"С кем?"
"С папой".
"Но это не папа!" – Настя бросила испуганный взгляд на незнакомца.
"О, нет!"
"Тогда кто это?!”
Настя пожала плечами.
"А потом?"
"Пришла мама".
"Ну-ну…"
"Ну, и кончился «Спрут». В общем, ничего потом не было. Я всего лишь почистила зубы и легла спать".
"У себя?"
"Понятное дело, у себя. Не здесь же!"
"Ты уверена?"
"Слава богу, голову я пока не потеряла".
"Зато потеряла очки".
"По-моему, пора отсюда сматывать".
"Это верно. Беги, пока не поймали".
"А за что меня ловить? Я ничего не сделала".
"Ты ведь не помнишь, как сюда залетела?"
"Совершенно".
"Откуда же тебе знать, сделала ты тут что-нибудь или нет? Беги, пока есть возможность".
Не решаясь лишний раз взглянуть на сопевшего мужика, Настя поднялась с кровати. Она была голая как Ева в райском саду. Чтобы сделать отсюда ноги, во-первых, следовало что-то на себя надеть. Рядом с кроватью стояло кресло, на нем очень кстати лежали чьи-то вещи: мужские и женские вперемежку, но ни одной знакомой тряпки – все чужое! Благо, джинсы и кофта ей подошли. Нырнув в новые шмотки, Настя быстренько поспешила к выходу.
Видимость в комнате была сносной, так как квартира располагалась на первом этаже и худо-бедно освещалась светом уличных фонарей, но не настолько, чтобы близорукий человек прекрасно ориентировался в том, что твориться под ногами. Поэтому где-то в центре комнаты, Настя едва не грохнулась, зацепив ногой здоровенную хозяйственную сумку. От неожиданности она вскрикнула “Ёб…!” и вновь застыла, ожидая, что мужик проснется.
Но нет. Тот спал как убитый.
Тогда Настя, не будь дурой, подняла сумку с пола и подошла поближе к окну.
Все, что произошло дальше, напоминало сновидение, столь же кошмарное, сколь и прекрасное. Отогнув край занавески, Настя уставилась на здоровенную сумку. Черная кожа, множество карманов… Мода начала девяностых диктовала всем предприимчивым людям носить такие бэги, в них все влезало: и деньги, и товар. Очевидно, Настин незнакомец был хозяйственным парнем.
А у Насти с детства выработалось просто дьявольское чутье на вещи, в которые можно залезть с пользой для личного дела. И этот мощный инстинкт бессовестно подавлял страх возможных последствий. Другими словами, если она еще минуту назад тряслась как березовый лист и думать не думала никуда влезать, то теперь, когда судьба свела ее с этой черной сумищей, соблазн открыть на ней молнию осиливал элементарное чувство самосохранения.
"Не заглядывай внутрь, девочка!– советовала ее сиятельство добродетель (она вечно вмешивалась, куда не просят, и только нагнетала истерию): – Сваливай, пока дают. Ты и так влипла. Заглянешь – пропадешь!"