Утром во дворце к чаю как всегда подали свежий имбирь. Принцесса разрезала один корень пополам и увидела на срезе яркую желтизну.
– Старый корень! – капризно сказала Анна-Ева-Лотта-Выпороть ее родителей за такое-то имечко. И приказала унести имбирь на кухню.
Там его промыли известковым молоком, мелко настругали, добавили сахара и сварили с апельсиновой коркой. Давно во дворце не ели такого вкусного варенья! Принцесса доставала из банки жгучие засахаренные лепестки, клала на язык и рассасывала как леденцы, думая: «Интересно, а куда же делся тот симпатичный принц из соседнего королевства? Собирается ли он сделать мне предложение?»
Банки хватило на целый месяц.
* * *
– Интересно, как там Эдвард? – Любовная история напомнила Энни о муже. – Надеюсь, он не звонит мне из-за работы, а не из-за какой-нибудь… какой-нибудь… студентки! Может быть, и мне нужно было поступить учиться? Ему всегда нравились интеллектуалки. Или самой ему позвонить? Он всегда забывает про время, оно словно утекает у него сквозь пальцы – минуты, часы… целые дни! Я подарила ему две пары часов, чтобы он носил их одновременно, но все без толку. Аделина, скажите, что мне сделать?
– Я тебе отвечу на это так: Энни, помой ба-зи-лик! Нет ничего вкуснее, чем мясо с карри, посыпанное свежим базиликом. Дорогая, у тебя же нет на него аллергии? Ну, вот и славно, вот и хорошо! А то с базиликом иногда так неловко выходит…
История шестая. Базилик, Ocimum basilicum
Цвет – зеленый
Он стоит у плиты и готовит ужин. По радио крутят Карузо. Фартук поверх белой рубашки, воротник ее расстегнут, рукава засучены. Ему нравится эта американская антипригарная сковородка. Из американского ему еще нравятся две вещи: их машины и кино. От остального его, сказать по правде, просто тошнит.
Он готовит каннеллони так, как учила бабушка. Смешивает томатный соус с уксусом, посыпает сухим базиликом. Она научила его этому еще там, на родине, тысячу лет назад. Кулинария – его хобби.
Предмет его основной работы в соседней комнате.
Он думает о стране своего детства. Там был уединенный сумрак оливковых рощ и шумная толкотня рыбацких рынков, над предгорьями звенел тамбурин, бренчала гитара и щелкали кастаньеты.
А теперь вокруг него стылые сумерки мичиганской зимы и ядовитые огни реклам. Готические многоэтажки цвета застарелой плесени и по-мертвецки зеленое небо. И в память о былом только на мотив тарантеллы – тара-ра-ра-ти-ти-та-та – стучит по разделочной доске нож, которым он нарезает помидоры. И таким же манером трещит томми-ган, звенят стекла под бейсбольными битами и кашляет мотором лодка, бредущая сквозь туман, забитая под завязку канадским виски.