Пили и ели до трех часов утра, славили товарища Сталина. В какой-то момент это славословие вождю надоело. Последней каплей стал открытый подхалимаж Хрущева и Маленкова.
— Чего вы тут распелись? — пробурчал Сталин в усы. — Мне нужны от вас успехи в работе, а не громкие слова. Без вашей хвалы обойдусь. — Он повернулся к Маленкову: — Нельзя допустить, чтобы дело ЕАК и дела с врачами так затягивались. Заставьте работать людей, как следует.
Берия не упустил удобный момент.
— Я не раз обсуждал с Абакумовым, помимо прочих дел, состояние следствия по Ленинградскому делу и ЕАК, товарищ Сталин. — При этих его словах нестройный шум голосов за столом резко оборвался. — Однако Абакумов, по моему мнению, зазнался. Слишком много о себе думает. Больше всего меня настораживает то, что у него есть свои идеи относительно того, кого и когда судить. Следствие тянется недопустимо медленно, хотя в распоряжении Абакумова весь аппарат МТБ, поддержка Политбюро и вас лично, товарищ Сталин.
Слова Берии попали, как метко выпущенная стрела, прямо в точку. Глаза Сталина расширились, и в них опять заблестела подозрительность.
— Я давно замечаю, что с Абакумовым что-то неладно, — ответил Сталин. — Потому у меня больше нет желания его видеть. Ты, Георгий, и ты, Лаврентий, работайте с ним. Я больше его принимать не хочу.
Берия поднял тост за Сталина. Ведь нужно же было как-то выразить свою радость по поводу того, что судьба Абакумова, верного пса Сталина, наконец-то определилась.
Гости разошлись, на прощание желая вождю доброго здоровья и долгих лет.
Усевшись в машину, Берия наконец-то расслабился. Улыбка на его лице сменилась угрюмой гримасой ненависти. Вознесенского ему было не жаль, как и его родственников. Еще один серьезный конкурент убран с дороги. Но рано или поздно наступит и его черед.
«Чтоб ты сдох поскорей», — про себя пожелал он вождю, уставившись на освещенную фарами дорогу.