— Привет новокрещену. Да не конфузься: бывает, погорячишься в запале. Плюнуто, растёрто и позабыто. Идёт?
— Идёт, — повторил Сорди, улыбаясь чуть натужно.
— Зато сегодня у нас обоих выходной. Ну, не то чтобы совсем… Вот кофе напьёмся и пойдём говорить с Тергами.
Так прямо и сказал: не смотреть, а говорить.
— Убираться не надо?
Это значило — «Я трушу». В самом деле, наслоений на полу оказалось куда меньше прежнего, видимо, копилось в давних времен, вот и отпечаталось, сохранилось в скабрезных рисунках пола. Мысль была мимолетной, не оформившейся в слова и к тому же неуместной, но давить ее не хотелось.
— Бокэн свой бери, — скомандовал Нойи. — И нарядись попроще. Вчера попросить для работы не сообразил, что ли?
Вытянул из угла рубаху, плотные легенсы, полусапожки:
— Там рядиться не принято. Не напоказ выступаем.
Сам оделся похоже: белое, серое, черное, более ничего. Нацепил на пояс шпагу — скорее, тяжелую рапиру:
— Пошли. Первые звоны пропустили, как водится, теперь хоть до вторых поспеть.
Кишение народа показалось Сорди умеренным, должно быть, после ночных событий. Под самыми стенами Кремника Нойи заозирался:
— Прошлый раз вроде здесь было. Дверца одного цвета и фасона с кладкой, вроде как тот же известняк. Ведь и впрямь будто движется с места на место…
Сами они двинулись в обход тоже.
— Не это? — Сорди показал подбородком на как бы слегка проржавевшее место, пятно на камне. В этом месте щель вокруг пары тёсаных плит показалась ему чуть глубже необходимого.
— Глаз у тебя хорош. Оно, конечно.
Нойи приложил ладонь к месту на уровне своих глаз, где отчего-то (подумал Сорди) не было замочной скважины, и плиты легко подались внутрь.
— Там ступени крутые, осторожней.
Ступени начинались сразу с порога, но показались Сорди неожиданно пологими и куда более широкими, чем предполагало входное отверстие. Дверь мягко и туго затворилась, и тотчас же по бокам пролёта зажглись факелы. Пламя в них стояло ровно, как ненатуральное, и всё же именно «как»: запах хвойной смолы и дыма щекотал непривычные ноздри.
«Всё здесь иное против ожидаемого», — подумал он вдруг, неторопливо спускаясь в неведомое вслед за своим провожатым.
Лестница несколько раз повернула — и снова так, что потерялось всякое понятие о должном направлении: на площадках темнота как нарочно сгущалась.
— Аккуратнее, — вдруг сказал Нойи, ступив на очередную плоскость, — здесь ровно. И очень скользко.
Лестница в самом деле кончилась. Сначала оба гостя двигались по выглаженному, как зеркало, полу черного мрамора, под мавританскими арками в форме сердца и небольшими стройными колоннами, составлявшими целый лес. Здесь факелы были поставлены реже, зато тьма впереди, оставаясь безбрежной, как бы дышала неярким светом, что приливал и уходил назад в ритме сердца и дыхания: так ветер играет перед вечерним окном широкой ветвью.