Внезапно пространство ринулось вперед и ввысь — и путники очутились внутри необъятного купола, вырезанного в диком камне: сколы и грани его слегка светились лунным сиянием, холодным и чистым. Под ногами ощущался куда более грубый и жёсткий материал, чем раньше: черный базальт и бледный гранит были выложены спиралью, что закручивалась к центру. Именно оттуда шёл свет, что отражался в стенах и потолке: серебристо мерцающий, будто по высокому небу ветер гнал сумрачные грозовые облака, что в Динане называют волчьими.
И в столбе этого невероятного света перед ними открылись Он и Она. Терг и Терга.
Они превышали обычный человеческий рост едва ли вдвое и должны были скрадываться размерами зала — но производили впечатление гигантских: может быть, от той силы, что была в них замкнута. Именно — замкнута, свёрнута в полукольцо фигур. Мужчина, тёмный и абсолютно нагой, сидел, отодвинув в упоре левую ногу и резко приклонив увенчанную двуострой короной голову книзу. Юное и в то же время мощное тело рвалось вперед и ввысь, как стрела на тетиве. Лицо — жестокое, яростное, полное затаённой печали, — было обращено к Женщине, чьи ступни почти касались его ног.
А она сама…
Будто вылепленная из сероватого, тёплого по тону камня, она выражала абсолютный покой и отдаление. Как бы желая высвободиться из окутавших весь стан покрывал, она вместо того уходила всё глубже. Бездонные глаза, нежный рот, легкий поворот головы к плечу, разметавший кудри, исполнены полудетской чистоты, лучезарности и в то же время истинно женского лукавства. Ибо взоры обоих не размыкались, выплетая из себя прихотливую вязь гнева и смирения, уступчивости и напора, безрассудной атаки и конечного плена.
— Раньше они на высоких постаментах были, а подставки эти — на возвышении, — проговорил Нойи полушёпотом. — Снизошли. И сблизились друг с е другом: раньше-то для клятвы меж ними проходили. А танцевали и прочие обряды творили ступенью ниже. Скрещение клинков, ха!
И чуть позже — совсем иным тоном:
— Насмотрелся? Тогда становись.
Вытянул шпагу, отбросил ножны заодно с поясом:
— Делай как я. Две вещи помни: насчёт того японского городового, что едва до смерти не пришиб бокэном цесаревича Ники за ритуальную непочтительность. И эпизод из фильма «Сумрачный самурай» — где герой своим дубом верх над сталью одерживает.
И без дальнейших слов сделал выпад, пока нацеленный заметно в сторону. Сорди кое-как отбил. Еще один выпад, ближе к центру мишени, встретил куда более чёткий заслон: сталь глухо звякнула, но на дереве не появилось даже царапины. «Плашмя», — коротко подумал Сорди. И незаметно для себя отстранил укол, направленный прямо в горло. «Там шишечка на острие».