— Полно говорить, — перебила его девушка. — Забирай своего, ина Та-Эль, и ведите другого.
Однако гнедой, едва Сорди подошёл к нему, задрал голову и отпрянул.
— Имя ему какое? — спросила девушка. — «Ни тпру, ни ну»? Или Гнедком кличешь в душевной простоте?
— Не успел придумать. Говорят, Гнедком звали самого лучшего коня в наилучшей книге.
— Всё равно не годится. Он ведь прежнюю кличку помнит, а ты не знаешь. Тебя как величают?
— Сергеем… Нет.
Это сочетание звуков стало мёртвым, плотью без души.
— Сорди.
— Сардар… — позвала девушка. — Так тебя звал хозяин?
Конь замер, повернул голову, но с места не сдвинулся. Угадала девушка или нет — для него это имя тоже не имело никакого него смысла. Как и для Сорди.
— Не годится. Сорди. Сардар. Сардер, вот как. Шерл и Сардер, живые самоцветы. Драгоценные камни в оправе своей сбруи.
Гнедой прислушался. Леэлу черпнула воды из ведра, полушутя брызнула ему в морду, плеснула наземь, потом поднесла ковш к тёмным, мягким губам:
— Пей, Сардер. А напьёшься вдоволь, наденем на тебя добрую обувку: по горам ходить, ввек не сносить.
— Благодарю вас обоих, — говорила Та-Эль, доставая из заплечной сумы кошель и отсчитывая по золотому за каждую деревяшку: такая цена была назначена. — Дядюшка, ты вот что прикинь: тебе одни орудия изо всех оружий оставили, а моему Сорди нельзя сталь за поясом носить, ибо ученик.
— Я тебе еще не всё рассказал, — ответил Орхат, глядя себе под ноги. — Стали правоглавы мою дочку хаять, что истая ведьма на свет уродилась. Почему — сама видишь. Стройно и гордо себя держит, припевки смутные во время дела распевает, всякая живность и любое ремесло к рукам льнут. Слушаются, значит.
— Ведьма — та, кто ведает,
— тихо проговорила Карди,
— Знахарка — кто знает,
Жрец — тот жрёт, а лаечка
Без помехи лает.
— И ещё. Когда я ото всех отделился и высокую цену стерпел…
— Решили, что нечестно с дочкой живёшь. А как же иначе!
— Клевета это.
— А хотя бы и нет — мне-то что в вас, а вам во мне. Твоё мастерство от этого хуже не станет.
Сорди во время этого разговора вываживал рядом обоих жеребцов, стараясь поуспокоить: девушка ушла внутрь хижины, унеся с собой золото и свои заговоры.
— Им тоже в этом ничего, пока мы смирно здесь сидим и с хлеба на воду перебиваемся. Вернуться теперь нельзя: обещали камнями отогнать. Камень в оружиях не числится.
— Угм. Поварёшкой тоже убить можно, если как следует в висок нацелить, — согласилась Кардинена. — И что — так и будете с дочкой смиренников из себя разыгрывать? В том только и бунт, выходит — имя сменить.
— Чего ты от меня хочешь, ина командир?