Здесь рядом с пышно простеганной дверью из натурального кожимита была приклепана латунная доска с надписью — то ли
то ли
По правде говоря, я подумал, что мне померещилось, солнышко в головку ударило, знаете. Или глазная ошибка получилась от скорости прочтения. Когда я потянул ручку на себя, передо мной простерся пустынный, обширный и какой-то абсолютный коридор: философ сказал бы — выражающий абсолютную идею коридорности. Комнат по сторонам не было, особой мебели — тоже: хлипкие бамбуковые ширмочки, обтянутые крашеным холстом, пуфы и подушки на тряпочных половиках и плетеных рогожах. Стены и потолок в массе выглядели так, будто о них протирали швабру, до того служившую рабочим инструментом авангардному художнику. Те места, где из хаоса вылуплялся кусочек какой ни на то гармонии, намек на некий предварительный умысел, окаймлялись с четырех сторон тончайшей работы филенками. Иногда через всеобщую чушь пробивались островки организованной образности, однако по своему содержанию это было еще того похлеще. Из сердца в самом центре панно вырастали ветви, на них появлялись коралловые цветы, а ближе к окраинам уже созревали плоды самого диковинного вида. Земной и лунный глобусы плясали в струе фонтана, как шарики для пинг-понга, или висли в виде помпонов на младенческих пинетках. Шеренга добродушных белых тигров и снежных барсов увозила на себе в дальнюю даль стаю обезьян, вытянувшихся столбиком и с лапами, молитвенно скрещенными на груди.
— Выпускники старались, — объяснили мне гиды. — Только как ни крась эту самую бывшую казарму, то и дело портяночный дух проступает. Перевоспитаем, ничего.
— Вот как? — рассеянно ответил я. В эту самую минуту я понял, что выпуклый золоченый фриз посреди стены, который отделял картины от панелей, составлен из книжных корешков, и всамделишных. Здесь явно в ходу были раритеты, и какие! Я и фамилий таких не слышал: Кант, Конт, Шопенгауэр, Нитцке, Паскаль, Масловичи, Боргес… — Так у вас и распределение есть? И куда?
— Кое-кого в монастыри, кластеры, аббатства, но большинство… — Реалист поперхнулся, но номиналист уже поместил меня перед еще одной дверью, в дальнем торце абсолютного коридора, перед буквами в аршин величиной и толщиной:
и не тратя лишних слов стал объяснять, что сюда ходят со своими секретами и проблемами, чтобы их адекватно сформулировать, иначе — разобраться в себе до последней косточки; вроде исповедальни, знаете (я не знал). Тут и обитает наш заглавный врач и аналитик. Так что мы вас оставляем, рады были услужить и те де, а дальше сами выкарабкивайтесь, как умеете.