— Ваше высочество!
— Адмирал, — сказал я тепло, поднял его и с чувством обнял. — Как же я рад тебя видеть...
Матросы заинтересованно подняли головы, оставив работу, на них прикрикнули, но сами капитаны один за другим начали подходить ближе, глядя на меня с восторженным любопытством.
Ордоньес прогудел довольно:
— А как рад я, ваше высочество!.. Как только увидел вашу крохотную собачечку, сразу понял — победа!
— Величество, — поправил я-мое-величество и, видя его удивленное лицо, пояснил небрежно: — Да- да, уже король. Мунтвиг разбит вдрызг, а мы начинаем объединение северных королевств. Конечно же, пора начинать думать о победном возвращении в мар- кизат Черри...
Он выпучил глаза, я видел, как даже дыхание у него перехватило от лавины так небрежно вываленных новостей.
— Ко... роль?
— Да, — подтвердил я еще небрежнее. — Из трех королевств сделал одно, так что не просто король, а как бы весьма король. Даже зело! Хотя и обло.
Он сказал потрясенно:
— Уже?
— Разве быстро? — изумился я. — А мне казалось, и так затянул. Можно бы побыстрее, меньше бы дров наломал. В общем, Сен-Мари раздавить не составит трудов, только для такого пустяка перебрасывать всю огромную армию с севера? Это стыдно, выкажем леность ума и отсутствие отваги. Хорошо бы обойтись местными силами.
— Силов маловато, — сказал он в затруднении, — но видит бог, у вас может и такое получиться!..
Я сказал самоуверенно:
— Конечно, может!
— А если может, — сказал он, — то надо. Чтоб о нас песни пели и глупости глупостили.
— Это важно, — согласился я, — как не ради глупостей? Вся жизнь потеряет смак! Глупостей должно быть много, чтобы, как говорят в простом народе, было что вспомнить. Хотя, правда, я слыхал от стариков, что если и вспоминают, то кривятся и стыдятся.
— Ну да, — согласился он, — это мы думаем, что им будет вспоминать интересно. Но мы такими не останемся...
Я взглянул остро, в голосе отважного и не привыкшего обременять голову умными мыслями капитана прозвучала странная нотка.
Стареет, что ли, мелькнула опасливая мысль. А мне вовсе не философы нужны, я сам философ, мне рубаки и прочие исполнители надобны в большом количестве.
— Мы такое натворим, — сказал я хвастливо, — что все равно вспоминать и гордиться будем. Мы ж не бабе коллекционируем?
Он хмуро усмехнулся.
— Это так.
— Докладайте, — велел я. — Что за это время и как произошло?
Он посмотрел с виноватостью, забавное зрелище, когда пират с такой жуткой физиономией, изрезанной старыми шрамами, смотрит вот так и разводит руками. При этом вздыхает так горестно, словно в одиночку тащит на гору тяжело груженную телегу...