— Кусаешься? — усмехнулся Зимних. — Кончится гражданская, приедешь ко мне чай пить, тогда все расскажу, и про батьку с мамкой не забуду.
Они повернулись друг к другу спинами, и Гриша мгновенно заснул. Ярушников еще долго ворочался, раза два закуривал, но наконец сморился и тоже затих.
Утром, подав товарищу умыться, Петька сказал, стянув к переносице черные брови:
— На вот тряпицу, утрись. Да пойдем в голубятню, я тебе что покажу...
— Новую птицу завел?
— Пойдем, сам увидишь.
Они направились к полуразрушенному сараю, возле которого желтела сравнительно свежими досками голубятня.
Петька открыл засов на дверце и поднял птиц в воздух.
— Сделай милость — выгляни за ворота, — кивнул он Грише. — Никого лишнего нету?
Зимних пожал плечами, но спорить не стал. Вышел на улицу, осмотрелся и вернулся к приятелю.
— Никого...
— Тогда гляди, Гриша...
Петька ухватился за пол голубятни и потащил его к себе.
Гладко оструганные доски, запачканные голубиным пометом, легко подались и вышли из пазов.
— Скажи ж ты... — ровно произнес Гриша. — Двойное дно, значит? Зачем?
— А ты сам посмотри.
«Чисто ребятенок. Небось, игру какую придумал...» — усмехнулся Гриша, заглядывая в голубятню. И в тот же миг стал сух и серьезен.
Под полом, который снял Петька, был еще один настил, застеленный чистой тряпицей. На ней, поблескивая маслом, лежали почти новенький наган и граната в насеченной рубашке. Рядом белела стопка исписанных листков.
— Закрой! — резко приказал Зимних, бросив взгляд на ворота. — Никто не знает?
— Испугался! Кроме тебя — никто.
Петька быстро поставил верхнее дно на место, и молодые люди вернулись в дом.
— Что за бумажки там? — спросил Зимних, похрустывая морковкой, предложенной Ярушниковым на завтрак.
— Листовки.
— Что?
— Листовки. Сам писал. Вот — глянь.
Он сунул руку за пазуху, достал несколько тетрадных страничек, исписанных крупным нетвердым почерком.
В листовке говорилось:
«Станичники!
Имея понимание, что в настоящий революционный момент, когда вся трудовая Россия вступила в решительную атаку с буржуазной сворой кровожадных шакалов, то вы должны помнить: без хлеба нет никакой войны.
Если фронт уронит винтовку от голода, врагам легче будет надеть ему петлю на шею, а вам — ярмо рабства.
Дайте, казаки, хлеб красноармейцу, рабочему, крестьянину севера и голодным детям города в долг, ибо, когда будет сыт красноармеец, он укрепит власть рабочих и крестьян (казаков), которая есть мечта трудового народа.
Дезертиры, а также те, которые гноят в ямах зерно и гонят самогонку, — есть самые злейшие враги человечества.