— Хороша. Иди, уже объявили…
— Иду.
Вышла, выждала вступление, подхватила:
Мы частушек не слагали,
Д’не придумывали их,
Д'мы их в поле собирали
Д’по две строчки на двоих…
Видела, как дрогнули обсохшие губы, повернулась к ней забинтованная голова с крутым подбородком.
…Ой, подруженьки мои,
Д’сердце тает от любви…
— Нюська!.. Нюська, это я, Мишка!..
Частушка оборвалась. Повскакивали, засуетились сестры. А раненый ловил руками воздух и звал:
— Это я!.. Косов!.. Нюсенька!
Нюська сорвалась с места, бросилась в проход, перемахивая через костыли, ноги…
— Миша! Миленький!..
Руки Косова ловят, ощупывают Нюськино лицо, косу, плечи.
— Товарищи, а концерт? Товарищи!
— Рублева! Нюся!
Но раненые уже расходились.
— До концерта тут, когда родня объявилась! Спасибо, девушки, премного благодарны и за это.
Нюську и Михаила оставили в покое, начали расставлять по местам койки. А Косов все гладил и гладил Нюськино мокрое от хлынувших слез лицо, волосы, плечи.
— Нюська!.. Родненькая!.. Ну чего ты так, чего плачешь?.. Танечка-то как, Нюся? Где она, женушка моя?..
Нюська успокоилась, рассказала Косову обо всем, что знала о Тане, о Качуге, возмутилась, когда Михаил воспротивился немедленно сообщить о себе Тане.
— Это еще почему? Да если и слепой останешься… Ой, мамочка, чего я болтаю-то!.. А только я сейчас же, как от тебя, пошлю телеграмму! — И, помолчав, осторожно спросила: — А Ромка-то как? Где он?
— Живой твой Ромка. Его к ордену должны были…
— Ой, правда? Живой, значит? — обрадованно вскричала Нюська. И, спохватясь, глухо поправила: — С чего ты взял, что мой… Наш он.
У выхода Нюську опять взяли в кольцо.
— Ну что, красавица, нашла своего качугского?
— Ой, нашла, дядечка!.. Только нашла-то какого…
— Ништо, поправится. А поешь-то ты, девица, больно уж хорошо. Уж ты уважь нас, доченька, навести еще, когда сможешь…
— Приходи, артисточка!
— Не забывай нас!
— Ждать будем!..
Так и провели Нюську в кольце до самой калитки. На прощанье Нюська пообещала:
— Приду, дядечки! Я теперь часто к вам приходить буду!..
6
— Алексей Иванович, к вам, — загадочно улыбаясь, доложила секретарь.
— Я же предупредил, что готовлюсь…
Но секретарь уже впустила в кабинет Клавдию Ивановну и, еще раз бросив на Позднякова любопытный взгляд, скрылась за дверью.
— Клава? Что-нибудь стряслось? — поднялся с кресла Поздняков.
— Нет, Леша, ничего… Собственно, стряслось у нас в тресте…
— В каком тресте?
— В нашем. В стройтресте…
— Ах да, ты же теперь строитель, — усмехнулся он. — Ну, выкладывай, что у вас там случилось?
Клавдия Ивановна села к столу, что впритык к поздняковскому, положила на него папку.