Скромный, застенчивый, не чаявший души в Ольге и чуткий к Романовне, Яков Петрович очень расположил к себе старушку, и Романовна все чаще напоминала Ольге о ее бобыльей жизни, осторожно заводя разговоры о замужестве.
Вернулась Ольга часа через полтора, раскрасневшаяся и озябшая. Романовна ждала, когда она разденется и войдет в комнату: старушке достаточно было заглянуть ей в глаза, чтобы понять, улеглась ли в ее душе буря или только так, притаилась до времени.
Ольга вошла в гостиную и, встретясь лицом к лицу с Романовной, усмехнулась:
— Изучаешь?
Романовна облегченно вздохнула и засеменила на кухню торопить самовар да согреть Оленьку. Спустя пять минут они уже мирно беседовали за чаем. За окном повалил снег, а на столе весело шипел и постукивал конфоркой самовар, и, дополняя уют, лился нежно-голубой свет от круглого абажура. Теперь Романовна могла смело пожурить Ольгу.
— Совсем ты, Оленька, ни о себе, ни обо мне не думаешь. Легко ли мне одинешенькой сидеть да ждать: что ты, где, чего еще выкинешь сгоряча, глупая. И охота тебе растравлять свою душеньку! Ну, было, прошло, о чем же теперь тужить, роднушка моя! Эвон вокруг тебя сколь кавалеров-то крутится. А ты…
— Няня милая, опять ты начинаешь…
— А что? Разве не правду? Ну чего ты зазря нагоняешь на себя всякое? Вышла бы замуж — и забылось все. Чем тебе, к примеру, Яшенька не пара? Умница, красавец, росту приличного, характером покладист… Да чем он хуже твоего Алексея-то?
Ольга вспыхнула, отвела глаза от умного сморщенного лица Романовны…
— Что-то ты, няня, мне раньше другое говорила об Алексее. Лукавишь, нянюшка!
— Я-то? — смутилась старушка. — А что я такое тебе говорила? Что-то и не припомню. Ну верно, хороший он человек, Алешенька, может, и лучше даже…
— Ну вот и договорились! — рассмеялась Червинская. — То тот лучше, то этот.
Романовна покачала головой, нахмурилась.
— А ты, Оленька, не смейся надо мной. Мало ли что я скажу по глупости. Оба они лучше, оба хороши, да только у Алеши теперь, поди, своя семья, свои думы, и надо тебе о нем забыть. И думать о нем нечего. Будьте с ним товарищи, чего тут плохого, а о себе тоже надобно думать. Вот помру я, и останешься ты совсем сиротинушка…
— Няня!
— Чего — няня? Долго ли мне еще по белу свету ходить. Семь десятков в прошлом году стукнуло, я уж и счет вести скоро брошу. А вот тебя не устроила, голубушку мою. Что я твоей матушке скажу, какой ответ за тебя держать стану?
Ольга снова весело рассмеялась:
— Милая моя няня, кажется, и на том свете ты не хочешь расстаться со своими заботами и страхами за меня.