Выйдя к городской площади, Поздняков остановился, огляделся вокруг. Впереди — серенькая трибуна, та, которую он видел на снимке. Справа, через дорогу, высокое здание городского Совета. Единственное в сером ансамбле низеньких, деревянных, большим прямоугольником окружавших площадь. У подъезда горсовета тесно прижалось друг к другу несколько автомобилей.
Поздняков шумно и глубоко вздохнул и решительно зашагал к площади.
…Но ведь Ольга не девочка, которую можно было удержать за косички. Значит, и она была согласна с мудрыми доводами своего заслуженного папаши. Разве она не могла вернуться к нему, наконец, написать, если уж хотела вернуться? «Вас уже ничто не связывает, товарищ Поздняков. Надеюсь, вы поняли меня: не связывает!» — Эти слова Червинского поразили его тогда, как гром. Да, Ольга сдержала свое страшное обещание, лишив его и себя их ребенка. Так что же ее заставляет опять плакать, страдать — разве он не видит, что кроется под ее смехом! — вводить к себе, пугать его какой-то бредовой свадьбой, в которую она и сама-то не верит, и бередить, бередить зажившую было рану?.. Э, да какое ему до всего этого дело!..
Поздняков поежился, хотя вовсе не ощущал холода, вошел в узкую полутемную улицу. И опять снег, снег. Снег ложится на воротник, плечи, мягко похрустывает под ногами.
…Нет, Ольга не забыла, не сменяла его, как это сделал он спустя всего один год после разрыва. Как все глупо, нелепо вышло!..
И снова площадь: тесная, узкая. Огромное, ярко освещенное здание телеграфа. Поздняков прошел мимо, но вернулся и вошел в подъезд. Через минуту он уже заполнял бланки:
«Горcк Уралсеверотранс Поздняковой. Немедленно выезжай Иркутск.
Алексей».
«Горcк Уралсеверотранс Котову.
Помоги семье выездом Иркутск.
Поздняков».
1
Стажером к Воробьеву поставили маленького щуплого паренька Ваню Иванова. Лицо у Вани совсем детское, веснушчатое, светлые русые волосы торчат в разные стороны — что воронье гнездо. Словом, тяжелая трехтонная машина Воробьева была не по стажеру.
Воробьев долго и внимательно разглядывал своего ученика, как истуканчика повертывал во все стороны и наконец произнес весьма даже неопределенно:
— Мм… да-а!
Потом у Воробьева с Ваней состоялся первый нравоучительный разговор:
— Библию читал?
— Нет.
— Про заповеди слыхал?
— Нет.
— Зря.
— Почему, Семен Петрович?
— Для водителя заповедь — первое дело. Слушай! — и Воробьев загнул один палец. — Первая: сам ходи чистый, причесанный и машину свою в чистоте блюди. Понял?
— Понял, Семен Петрович, — засмеялся Ваня и тоже загнул палец.