Фаустина, конечно, приехала в Сирмий не потому, что соскучилась по мирной семейной жизни. Есть предположение, что о здоровье Марка Аврелия поползли тревожные слухи. Вскоре оказалось, что правящие круги Империи вообще чувствовали себя неважно. Неужели Дунай, который «унес жизни стольких знаменитых граждан», из-за которого приходилось на всем экономить, стал центром вселенной? «Убитым трибунам Марк Аврелий велел воздвигнуть статуи на Форуме Траяна», но римским жителям от этого было не легче. Только армия от войны получила какую-то пользу: чины стали идти очень быстро. До этого римлянам вовсе не было дела. Когда Пертинакс — сын вольноотпущенника — стал сенатором и командующим армией, повторяли стих из «Умоляющих» Еврипида: «Войны несчастной следствие несчастное». Префекта претория Бассея Руфа считали совсем неотесанным. Нет сомнения, что Марку Аврелию дорого обходилось выслушивать такие порицания, что за непреклонность он платил расстройствами организма. «Военные, — пишет Дион Кассий, — требовали у него вознаграждения, в котором он им отказывал, говоря, что ему пришлось бы дать им в награду кровь их отцов и близких, а императора могут судить только боги». Он был последним цезарем, который мог безнаказанно так говорить. Так что Марк Аврелий жил на грани смертельного риска, и не только жена его об этом тревожилась.
Беспорядки по всей Империи
Как сейсмические толчки распространяются вдоль линии континентального разлома, так и отзвуки столкновений на Дунае ощущались до самых дальних пределов Империи. Связь между германской войной и смутами, о которых в это время слышно из Британии, Африки, Армении и Египта, очевидна. Перевод действующих частей очень многих легионов на Дунай, ослабление пограничных контингентов, конечно, подтолкнули локальные агрессии. В 171 году шайки непокоренных мавров пересекли Гибралтарский пролив и разбрелись по Бетике — родной провинции правящей династии. Местным ополченцам не удавалось с ними справиться. Марку Аврелию пришлось послать туда Авфидия Викторина, который с частью сил единственного на полуострове 7-го Гальбанского легиона, стоявшего на севере, в Леоне, прогнал незваных гостей. «Геркулесовы столбы» между беспокойным Рифом и сонной Андалузией еще долго оставались слабым местом Южной Европы. На другом краю Средиземноморья, в Египте, внезапно тоже возгорелся очаг смут, который был связан с явным ослаблением римского присутствия. Дело известно под именем «восстание вуколов».
Дион Кассий оставил нам об этом впечатляющий отчет: «Пастухи и другие жители Египта, которых подстрекал на мятеж некий жрец по имени Исидор, переоделись в женское платье и отправились к центуриону якобы заплатить выкуп за своих посаженных в темницу мужей». Эти пастухи, или вуколы, то есть волопасы, жили в болотистых землях дельты Нила близ моря. Они издавна стояли особняком среди египетского крестьянства, почти никому не подчинялись, сопротивлялись непрестанным переписям и сборам податей, характерным для управления этой во все времена забюрократизированной провинцией. С вуколами смешались сборщики папируса, также рассеянные по местам, в которые могли проникнуть только всякого рода беглецы: дезертиры, бродяги, преступники, находившие приют в болотах у анахоретов (первоначально это слово означало тех, кто скрывался от податей). Как это собрание изгоев в своих неприступных местах, сорганизовавшись, дошло до взрыва — социополитический феномен, вероятно, недоступный пониманию древнего историка.