Валентина шла, обняв своего возлюбленного за талию, и ощущала тяжелые хрипы в его раненой груди при каждом шаге.
— Майор! — крикнула она, наконец. — Надо передохнуть! Мы все измучены до крайности!
— Я готов разбить бивуак! — хрипло ответил майор, и несколько колеблющихся теней пододвинулись к нему и обратились в его изможденных спутников и случайных солдат. У некоторых были одеяла, другие расселись на брошенных прямо на снег шинелях. Де Ламбаль распоряжался сбором хвороста для костра и размещением людей. Когда огонь заплясал на сложенных полешках, все стали подползать как можно ближе к теплу, так что скоро у самого огня не оставалось свободным и дюйма. Майор и здесь навел порядок, установив очередь на места, близкие к огню. Он также услал вновь подходящих солдат за хворостом для других костров.
Вскоре запылало уже два больших костра, и десятки людей сгрудились вокруг них в тщетной надежде согреться посреди морозной русской степи.
— Ты мерзнешь, моя маленькая, дай-ка я наброшу на тебя шинель! — сказал де Шавель нежно, но Валентина с негодованием отказалась.
— Мне тепло, а дрожу я оттого, что страшно устала!
Они поели немного черствого хлеба с сухими бобами, запив эту нехитрую пищу несколькими глотками коньяка. Они взяли с собой ровно столько груза, сколько смогли нести на себе, и майор следил за тем, чтобы они не выходили за рамки самого минимального рациона. Несмотря на слезы и гнев Александры, он держал от нее подальше бутылку с коньяком и давал ей отпить только из своих рук.
— Господи, вот уж никогда не подумал бы, что она способна плакать! — шепотом сказал де Шавель Валентине, указывая взглядом на ее сестру.
— Видишь ли, Януш служил ей еще с той поры, как она была ребенком, — отвечала Валентина. — Но ей сейчас больше жаль своих потерянных лошадей, нежели его. Она жестокий человек. Майор очень старается ее смягчить, и, я думаю, это ему удастся…
— Они любовники, надо полагать? — спросил де Шавель.
— Да, наподобие нас, — улыбнувшись, отвечала она.
— А ты не жалеешь об этом?
— Я жалела об этом, пока не нашла тебя живым. Теперь я не жалею ни о чем. И даже если мы погибнем, меня это не пугает. Мы вместе — и мне этого довольно. Послушай, а когда ты почувствовал, что любишь меня?
Он усмехнулся.
— Да Бог знает, где-то под Бородином, где я лежал, истекая кровью и готовился к смерти, или после… Нет, скорее всего, раньше — еще в Польше, но я себе тогда в этом не мог признаться. Но уж сейчас я знаю, что люблю тебя, моя родная…
— Это действительно нелишне! — язвительно заметила Александра. — Муж чуть было не повесил ее, а вот те очень модные шрамы на ее запястьях появились вовсе не от браслетов. Да она вам, видно, ничего не рассказала толком! Ну так я вам расскажу, если она стесняется!