— Какой роли?
Финбар слегка вздрогнул и на секунду закрыл глаза.
— Этот техасец — он, мне кажется, глубоко верующий — хочет, чтобы я играл боксера! Я!
— Но тебя ведь не заставят, правда?
— Нет, мой дорогой невинный цветок, этого не будет… — Он толкнул меня пальцем в плечо. — Но когда речь идет о сделке приблизительно в полмиллиона долларов и у тебя такой агент, как Джим, который из кожи вон лез, чтобы заполучить роль, и тебе твой агент нравится, попробуй-ка отказаться. Так или иначе, сегодня вечером я был на организованной им фотосессии для одного глянцевого женского журнала.
— О, — спросила я, заинтересовавшись, — и какого именно?
— Не знаю, — раздраженно ответил Финбар, — я не спрашивал, но категорически отказался фотографироваться в какой-то церкви на задворках студии! Не сомневаюсь, этот снимок появился бы под заголовком: «Ф.Ф. выкроил момент, чтобы облегчить душу». Чувствуешь намек на ирландские корни?
— Но ты ведь из Танбридж-Уэлса?
Финбар приложил палец к губам.
— Тише, моя дорогая, у стен есть уши, — насмешливо сказал он.
— Что ж, мне кажется, это в порядке вещей.
Какая ужасная фраза!
— Черт, — выругался он. — Только ты не начинай… — И умоляюще воздел руки к потолку (какое великолепное зрелище!). — Я всегда хотел лишь одного — играть, желательно на сцене, а все остальное время оставаться самим собой. И теперь все это…
— Хочешь выпить? — спросила я. — Правда, у меня есть лишь немного водки.
— Значит, — произнес он напыщенно, прижимая ладони к груди и опускаясь на одно колено, — ты разрешаешь мне остаться?
Страшный миг — мне показалось, что я сейчас прокричу «Джеронимо!» и брошусь на него, но, к счастью, Финбар очень быстро поднялся, и опасность миновала.
— Я даже не покушаюсь на твой живительный напиток. — Он потянулся к стоящей на диване сумке. — Я принес свой. — И достал бутылку виски.
Сжимая в руке бокал, Финбар сказал:
— С моей стороны это очень рискованно. Завтра в восемь тридцать утра мы с Авфидием репетируем драку на мечах.
— Кто это?
— Мне казалось, твои знания безграничны. Я разочарован. Авфидий — мой злейший враг. За исключением, естественно, безудержного честолюбия.
— О, так ты о пьесе.
— Конечно, о пьесе. Ты ведь не думаешь, что у моих друзей такие имена? Знаешь, даже у меня есть свои границы. А почему на тебе такой шикарный наряд?
— Это моя ночная рубашка.
— Извини, — вполне серьезно сказал он, глядя на часы. — Еще не очень поздно. Я не предполагал, что ты уже ложишься спать.
— Да я и не собиралась. Надела ее, чтобы послушать радио.
— Ну конечно. — Он пожал плечами. — Она оделась так, чтобы послушать радио. Какой я глупец…