Пигус бледной тонкой рукой обтер свою голую лисью мордочку.
— На полном ходу, достижения выше государственных, сто один градус крепости.
Он захихикал.
— Уполномоченный Безуглый мне говорит: «Ты вредитель». Я ему отвечаю: «От самогону хрестьянину одна польза, вред от нее не мне, а государству».
Андрон Агатимович посмотрел на расписной потолок.
— Иван Федорович сам не дурак выпить.
Хозяин рассказал о заезде Безуглого к Агапову. Рассказ свой он повторил потом каждому новому гостю — конокраду и контрабандисту Хусанину, красноглазому пасечнику Фалалею Ассоновичу Лопатину, бедняку и пьянице Епифану Покатидорожке, председателю Желаеву, секретарю сельсовета Подопригоре, гармонисту и лодырю безусому Женьке Шераборину.
Морев был разговорчив и ласков со всеми. Он вспоминал все ошибки или преступления отдельных советских работников, обобщал и делал вывод:
— Слепому видать, куда тянет советская власть хрестьянина. Одно слово — барщина. Сынки помещичьи за наш же хлеб нам глаза копают.
Он спрашивал гостей:
— Слыхивали ковда пословицу: «Не привязан медведь — не пляшет»? В колхозе хрестьянин будет ровно медведь на цепи — и в лес охота, и железа не перекусишь.
Чащегоров поучал:
— За старое держись. Что старо, то свято, что старее, то правее, что исстари ведется, то не минется, ветхое лучшее есть.
Морев на последнем своем пировье был добр, как никогда. Хлеб он раздавал пудами и возами. Всю ночь в амбарах у него шла возня, гремели весы. Малафей развешивал зерно и приговаривал:
— У тяти есть — и у всех есть. У тяти не будет — ни у кого не будет.
В темноте по селу из двора во двор шмыгали люди с мешками, заезжали и выезжали телеги и верховые.
Ночью много было выпито пива. Не стало от него веселее хозяину. Песня, привезенная Магафором с Поморья, сама запросилась к столу. Поморы с ней выходили в море. Она была похожа на покойнишний вой. Андрон всегда запевал ее первый. Он схватился руками за голову, опустил лицо, закачался.
Ай, и где мы, братцы, будем день дневать,
Ночь коротати?
Гости хором ответили на вопрос запевалы:
Будет день дневать во синем море,
На большом взводне,
На белом гребне,
Ночь коротати глубоко на дне.
Магафор задрожал и, пришептывая, запел вместе со всеми:
Одеялышко нам — желты пески,
Изголовьице — горюч-камень.
Люди пели древнюю песнь зверобоев-рыбаков и плакали. Магафор, жилистый, костистый мясоруб и грабитель, тер глаза. Пальцы у него были темные, узловатые, как коренья. Андрон, землепашец, колонизатор и бандит с ковшом отравленного меда в руке, обливался слезами. Лепестинья, его тихая сообщница, утирала щеки концом головного платка. Головы певцов были опущены. Они точно смотрели на дно водяной своей могилы и томились предчувствием гибели.