— Нет! — резко выдернул руки из воды. Вода вскипела, — необычно, как-то сразу, высоко взметнувшись из чаши и обдав паром и его и стоящего рядом священника, но, не успев сильно обварить. Парень завопил и кинулся, было с помоста, но ноги его словно приросли к деревянным доскам. Он упал, колотя кулаками по помосту. Алька поразилась — вот так зелье сварила ворожея. Машка закричала не своим голосом:
— Сыночек! Зачем же ты это сделал?!
— Она моя была! Я её больше жизни любил! — парень бился головой и руками о помост. — Она моей должна была быть, а сама с батькой крутила! — Он с ненавистью уставился на ошалевшего Григория:
— Ненавижу тебя! Кабы не ты, я бы сам на ней женился! Ненавижу! И её убил, потому, что мне улыбалась, целовала меня, голову мне морочила, а сама с отцом спуталась! Э-эх! Маменька, жалко мне тебя, маменька.
Машка обняла разбитую голову сына и баюкала его, уставившись куда-то вдаль, а он рыдал у нее в коленях. Алька растерянно смотрела по сторонам, словно ища поддержки у народа. Крестьяне начали расходиться. Алька была в шоке от того, то вода в чаше действительно вскипела. Она подошла и дотронулась — чаша была действительно горячей.
— Что же теперь делать?
Ксана подошла к ней:
— А что батюшка ваш бы сделал?
— Не знаю, Ксана, не знаю. — Алька смотрела на Григория. Он один сейчас мог дать ей совет.
Григорий сам был растерян и смотрел то на мальчишку-подростка, убившего его жену и оговорившего его, то на Альку, то на разбредавшуюся толпу крестьян:
— Решай, как знаешь, матушка, меня не спрашивай. Я зла на него не держу — мал он еще совсем.
Алька повернулась к Машке:
— Если я сдам его в город — сидеть ему в тюрьме. Оставить его здесь я тоже не могу — сама знаешь, в деревне ему житья не дадут. Забирай его, и уезжайте отсюда. Я бумаги напишу, какие надо.
* * *
Я немного волновался. Прошло три недели с тех пор, как исчезла Ксана, после того как вывела меня из леса. Тянулись однообразные дни, Анисим то чинил что-то, то делал какую-то работу по дому, то, раскурив трубку, предавался воспоминаниям о прошедших баталиях. Все это порядком мне надоело. Меня больше не радовали ни теплые летние деньки, ни ласковое солнышко, ни крестьянки с пышными формами, которых я поначалу с удовольствием щипал за эти самые формы. Единственное, что я смог выведать, это то, что Ксана пошла в услужение к Альке и находится в соседней деревне. Как только ей удалось преодолеть порожистую речку, если даже взрослые, сильные мужики на добрых лодках на это не решались? Загадка! Она вся была загадкой. Я тосковал по ней. Порой холодный пот проступал от мысли, что Ксана сейчас рядом с Алькой. Она могла все ей рассказать. Могла сделать что-то с женой…да мало ли чего. Сам для себя я принял решение найти Альку и объясниться с ней, сказать, что больше не люблю ее. Я просто бушевал, глядя, как копаются работники, восстанавливавшие мост. Анисим со словами: «Там опасно барин!», едва оттаскивал меня от стройки — я рвался помогать нерадивым трудягам. Наконец все было почти закончено и с наступлением сумерек черновые бревна, в конце концов, достали до противоположного берега. Я почти бегом перебрался по ним и направился в сторону Приустья, окраина которого виднелась на горизонте. Почти дойдя до деревни, я вдруг заставил себя остановиться: зачем я так рвусь туда? Увидеть Альку? Зачем? Я даже не помню её лица. Портрет в моей усадьбе был чужим — я вдруг подумал, а вдруг это совершенно другой человек, вдруг это не моя настоящая Алька?! Но ведь в «Стораксе» нам гарантировали, что отпуск мы проведем вместе. А что если я вообще не смогу её узнать. В памяти был только рыжий пушистый одуванчик волос… а в сердце была Ксана.