— Лихие люди такую поклажу делали, когда угроза их жизни была. Закопают неглубоко свою вещь — когда серьгу из уха, а когда и крест нательный, а рядом сокровище кладут. Кладут не с тем, чтобы забрать обратно, а с тем, чтобы не нашел никто. Покуда цела поклажа, — не сможет человеку никто вреда причинить.
— Вроде оберега?
— Так и есть. Верней Любавы у него никого не было. Она не предавала, берегла его, как могла, вот он у нее в подполе и спрятал поклажу и зарок дал — какой, того я не ведаю. А только кончился тот зарок, в тот момент как не стало Ратиши. Теперь клад вроде как бродить будет, пока его не обнаружат.
— А почему его раньше никто не нашел? Или может, нашел?
— Легенду, конечно, всяк в деревне знает, да только до того ли людям. Они и забыли про нее уже. Видно никому до тех камней дела не было.
— А если бы кто-то из деревенских нашел? — Не оберешься мороки, Данила Алексеевич, — у крепостного кто камень купит в деревне — да никто! В город без разрешения хозяев не сунешься, а коли и попадешь, так нарвешься на прохвоста, или в участок сдадут. Нет. Наши крестьяне не станут этим промышлять — найдут, так все равно барину отдавать. Не станут они. Камень на месте, я чувствую. Завтра с раннего утра и начнем поиски. Ложись спать!
— Опять один! Ну, уж дудки! — Я подхватил ворожею на руки и понес в спальню. Она, слегка, для вида, сопротивлялась, но я всегда знал, что нужно сделать с женщиной, чтобы сопротивление не было таким уж активным. Эту ночь я не намерен был отпускать её от себя. Она покорно лежала рядом, положив свою голову мне на грудь:
— Мне надо уйти ненадолго.
— Я не отпущу тебя. Ты сама понимаешь, как мало у нас времени. Найдем эти камни, отыщем ключ и все — я тебя больше никогда не увижу! — я сжал её в объятиях, хотелось плакать.
— Не надо, милый барин, — она провела рукой по моим волосам и сделала пасс перед глазами:
— Спи!
И я уснул. Тут же без возражений. Проснувшись глубокой ночью, я нащупал только пустую постель рядом. Она опять меня провела! Ответила на мой порыв, одарила своей любовью и исчезла. Видимо такова судьба всех мужчин, у которых возлюбленная — колдунья. До рассвета я не мог сомкнуть глаз.
* * *
Я был рассержен на Ксану за ее побег, но беспрекословно выполнил все, что она велела: собрал мужиков, велел запрячь две телеги, запасся свечами, факелами, огнивом, мешками, веревками. Усевшись рядом с Ксаной на одну из телег, я обиженно и вопросительно посмотрел на нее.
— Не сердись, барин, я ведь не все могу тебе рассказать. Кое-что должно быть скрыто от твоих глаз.