Я вспыхнула.
— Жить, но, по мере своих сил, не отнимать и чужие жизни…не ради прихоти или развлечения. Не ради упоения силой.
— Я…никогда…
— Я знаю.
Люк все еще сидел на корточках подле меня, и теперь в его черных глазах, как далекий огонь, вспыхивали смешинки. И блики пламени танцевали по роскоши волос…
— Можно?.. — я смутилась. — Можно, я поправлю вам прическу? — наконец выдавила я. Люк молча кивнул. И мои пальцы утонули в том сне, что звался его волосами…
Словно прикасаешься к свету…ласкаешь невесомую нежность…словно греешь руки в солнечных ладонях…в волосах жила музыка…а на мои глаза набежали слезы.
— Пойдем со мной, — шепнула я. — Я сделаю тебя одним из нас…
— Нет, Лизонька, — покачал головой молодой человек. — Я бы принял твое приглашение, но у меня своя дорога. И я должен пройти ее до конца.
— Куда она ведет тебя?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Во многом конец ее зависит от моих друзей. И будет ли тот конец?.. Одно я знаю: я иду через тьму и несу свет. Я не могу иначе, Елизавета.
— У тебя есть друзья?
— Да. Немного. Есть те, кто считает себя моими друзьями, но настоящих — как, наверное, и у всех — мало…
— Кто ты?..
— Страшный идеалист! — рассмеялся в ответ Люк.
— Ты волшебник…
Он, как мальчишка, откинулся на спину, гибко, будто барс, перевернулся и вскочил на ноги.
— Нет! — проказливо мотнул он головой. — Чуть-чуть, может быть. Но не волшебник в полном смысле этого слова. Нет.
Меня пронзила легкая дрожь: близился восход. Я вскочила. Он все понял без слов:
— Пора?
— Да. Ты сегодня сотворил чудо…
— Ну уж! Просто поболтал с расстроенной девушкой, только и всего.
— Спасибо.
Я коснулась его руки. И, уже исчезая за деревьями, услышала вслед:
— Лиза! Только не пытайся больше есть человеческую еду!
И отзвук звездного смеха, как песня самой ночи…
И я смеялась, вторя ей. И ночь сама принесла меня в наш дом, стряхнув со своего черного крыла, как каплю росы, прежде чем улететь за гаснущую луну, уступив землю дню…
Дом меня встретил тишиной и уютом, оба мальчика удалились уже в подвал, на утренний сон, а я осталась сидеть в гостиной в эти остававшиеся минуты, молча глядя на обитые светлым ореховым деревом стены и массивные книжные стеллажи справа и слева от камина, и мои ноги — я разулась — ласкал золотистый ворс ковра. И загадочно посверкивали в утреннем сумраке глаза огромной бизоньей головы над камином…
Меня переполняла удивительная легкость и радость, я словно испила самой жизни: но не в пьянящем глотке крови, а в чем-то еще более таинственном и прекрасном: она словно незримой ладонью прошла сквозь меня, оставив ощущение счастья.