Он ел все, даже птичьи кости и скорлупу яиц, утверждая, что она тоже полезна. И, пожалуй, был прав: с каждым днем ему становилось лучше. Пес больше не напоминал то истощенное полуживое создание, которое я вытащила из города.
Еще бы со спиной разобраться…
И с глазами.
Способ имелся, но по молчаливой договоренности ни Оден, ни я не возобновляли больше тот разговор. Я знаю, что он не забыл.
И он знал, что я тоже прекрасно все помню, но…
В другой раз.
Я не хочу касаться этой темы и принимать решение, хотя понимаю, что рано или поздно его придется принять. А он не торопит, верно опасаясь, что стоит надавить — и я сбегу. И было бы ложью сказать, что подобных мыслей не возникало.
Но сегодня думать неохота в принципе. Облака несутся по небу, и ветер приглаживает растрепанные гривы полевых трав.
— Эйо, — Оден завершил обязательную теперь разминку, — ты могла бы мне помочь?
— Смотря в чем.
Я перевернулась на живот. И все-таки хорошо… Мама смеялась, что альвы — нелогичные существа: солнце любят, а загорать не загорают. Ну или почти не загорают.
— Вот. — Он протянул мне палку. Где только подобрал? — Коснись меня.
— Зачем?
Как-то не по вкусу пришлась мне эта его идея. Палка была увесистой и довольно-таки длинной, удерживать ее пришлось обеими руками.
— Буду вспоминать, как защищаться. Не торопись.
Ветер подтолкнул в спину, словно подсказывая: смелее, Эйо, в конце концов, ты же не собираешься и вправду его ударить.
— Двигайся вокруг. Сначала медленно.
Я сделала шаг влево и навстречу, легонько коснувшись палкой плеча… нет, подставленной ладони.
— Да, так.
Шаг вправо. Назад… шелестит вейник. И тень скользит по полю, накрывая Одена.
Еще прикосновение. Он ускользает.
— Умница. Не бойся. Ты мне не причинишь вреда.
Я и не собираюсь. Отступаю, но спрятаться не получится — запах меня выдает. Оден поворачивается следом. Он движется медленно и в то же время успевает остановить мой удар.
Игра?
— Быстрее! — Оден ловит мои мысли. — Если не устала.
Я? Нет.
Играем. Я позволяю себе двигаться быстрее и прячу шаги в шелесте трав. Вейник создает тени, отвлекая Одена звуком. А запах… его много, даже на самом псе.
И он пропускает касание.
— Хорошо. — Оден ненадолго останавливается и стягивает рубашку.
А я вдруг вспоминаю, что псы солнце не слишком-то жалуют. По шкуре катится пот, и Оден раздраженно пытается смахнуть его, потом вытягивает руки и позволяет ветру остудить кожу.
Я тоже перевожу дыхание.
— Продолжим?
Мне не нравится его настроение, слишком серьезное, сосредоточенное. Для него этот танец — совсем не игра, но попытка хоть как-то восстановить былую силу, жалкая, однако совсем ничего не делать Оден неспособен.