Псинка (Дмитриева) - страница 7
Да и я сам, признаюсь, вел себя не лучше Псинки, с той только разницей, что не знал хорошенько, кого мне сперва обнимать и целовать: выуженную из реки Галку или ее спасительницу.
Ну, рами вы, конечно, понимаете, что после этого случая Псинка заняла в Дубках самое привилегированное собачье положение. Через несколько дней после того отец привез ей из города великолепный кожаный ошейник, но Псинка не приняла этого почетного дара. Вероятно, она сочла его за знак рабства и пожелала остаться свободной. Почувствовав ошейник на своей шее, она отчаянно завертела головой, легла и обеими лапами стала сдирать его прочь.
Занималась она этим делом целый день, и с таким упорством, что к вечеру отцу пришлось лишить ее почетного отличия из боязни, что она удавится.
Вскоре после спасения утопающей Галки произошел с Псинкой следующий, не менее замечательный, случай.
Начался сенокос, и мы, дети, принимали в нем, разумеется, самое горячее участие. Ходили с косцами на луг, ворошили сено, складывали его в копны, и каждый день под вечер возвращались домой усталые, опаленные солнцем и по шиворот усыпанные колючей сенной трухой, которая забиралась к нам за пазуху и щекотала спину и шею…
Наконец сено свезли на опушку небольшой березовой рощи, километрах в полутора от дубковской усадьбы, и свили из него высокий зеленый стог.
Дедушка Аким Васильевич сам уложил на верхушке его последние душистые, пахнущие мятой и полынкой охапки и, спустившись по приставленной к стогу лестнице, направился к дому.
За ним последовали мы с Галкой, единственный дубковский работник, старый дядя Михей, а сзади всех трусила Псинка, свесив широкий язык, с которого каплями бежала слюна.
Вечером, укладываясь спать, я вспомнил, что впопыхах мы забыли взять с собой в Дубки лестницу и что она осталась у стога.
Это было мне как нельзя более наруку, и, засыпая, я накрепко решил завтра же воспользоваться ею в свое полное удовольствие.
На следующее утро, встав пораньше и вместе с Акимом Васильевичем напившись молока со свежим черным хлебом, я улизнул из дому и бегом направился к роще.
Еще издали завиднелся окутанный утренним голубым туманцем высокий стог и прислоненная к нему лестница.
Все было в порядке.
Взобраться до ней на самую верхушку было делом одной минуты. Затем я уселся на сыроватое от росы хрустящее сено, спустил ноги и слегка оттолкнулся.
Вз-з-з!.. И я был внизу и снова уже карабкался по лестнице.
Сначала все шло как нельзя лучше.
По склону стога накаталась скользкая дорожка, и я, всякий раз ухая от чувства легкой жути, стремглав соскальзывал вниз.