— Он как? Живой? Ну? Что?! — старшина спрашивал, а руки его тряслись сильнее и сильнее. В комнату, чуть не вышибив дверь, влетел Санька Конюхов, но Степан на него и не взглянул.
— Теперь он сам решит, быть ему живым или нет, — бесстрастно сказал Аррэль, и второй альв кивнул молча, соглашаясь.
— К черту! — Нефедов отмахнулся.
Потом он сел на пол, положил ладонь на лоб побратиму. Альвы стояли рядом — ни вздоха, ни слова.
— Ласс. Не умирать, слышишь? Умирать нельзя. Война закончилась, — сказал он тихо, почти шепотом, — понимаешь, какое дело?
И вдруг заорал во весь голос, заметив, что веки раненого чуть дрогнули.
— Не умирать! Понял! Ты же мне клялся! На крови, на кости, на железе! Кланом и родом! Жизнью и смертью! Землей и небом клялся! Я твой Старший, слышишь! Я приказываю! Не смей умирать!
— Приказать тебе не могу. Сам понимаешь. Могу только просить. Ты эти места лучше всех знаешь.
— Не надо. Когда?
— Сегодня ночью.
— Идти одному?
— Одному. Двоих прикрыть не получится. У них там, кроме волчьих ям, еще и маги, сам понимаешь. Но тропу мы тебе пробьем.
— Ясно. Разрешите идти готовиться?
— Погоди. Документы сдай, награды…
— Наград не ношу. Книжка вот. Да не первый раз, все как надо сделаю.
— Знаю. Иди. Нет, погоди, Степан.
Полковник Иванцов крепко стиснул твердую ладонь. Положил руку на плечо старшины, хотел что-то сказать, но осекся — развернул Нефедова, легонько подтолкнул в спину. «Иди».
Дождался, пока тот вышел, сам сел за стол, поставил локти на разложенную карту. Кулаками подпер виски и закрыл глаза.
Степан Нефедов сидел на чурбачке, смолил, щурясь от едкого дыма, папиросу и неспешно выстругивал что-то ножом из дощечки. Мелкий дождь моросил, покрывая выцветшую гимнастерку темными крапинками, но старшина внимания на это не обращал — прицеливался к светлой деревяшке, чертил финкой, срезал тонкую, витую стружку. Кто-то прошел рядом, встал перед ним, угловатая тень накрыла Нефедова с головой.
— Отскочи, Чугай, — не поднимая глаз, буркнул старшина, продолжая резать, — свет застишь. Батя стекольщиком был?
— Папаша у меня всю жизнь печником работал, — Чугай опустился на траву рядом, крякнул, примащиваясь огромным телом. Потом и вовсе лег, заложил ручищи за голову, стал смотреть в небо.
— Сказать что-то хотел? — Нефедов закончил вырезать два плоских острых колышка и теперь кончиком лезвия царапал на них какие-то значки. Чугай промолчал. Степан наконец поглядел на него усмешливо, покатал в зубах мокрый мундштук окурка, выплюнул под сапоги.
— Я говорю — сказать чего хотел, или так, на тучки небесные полюбоваться пришел?