Ей уже не нужен был собеседник перед глазами.
Что значит — пропал маузер? С этой странной новостью я пошла вниз по лестнице.
Кому может понадобиться такая штука, как маузер — коллекционерам? Как единственный экземпляр на весь этот город?
Я оказалась на асфальте, на улице, издающей сотни звуков — смех, разговоры, звон, стук.
— Привет, Куала-Лумпур, штат Селангор, Эф-эм-эс, — сказал сверху низкий, медленный голос Магды. — В «Робинсон» на Маркет-сквер завезли новые оперные пластинки. Там — записи опер целиком, и это просто праздник. «Фауст» на английском, «Тангейзер» на немецком, только что с Байрейта, и «Трубадур» — из Скалы, Милан. Тяжело тащить столько пластинок, но опера — это не только арии, это множество маленьких сцен, в несколько тактов, и вот теперь все их можно услышать. Особенно хорош этим Пуччини — никогда не знаешь, что у него вдруг сейчас прозвучит. Вот «Джанни Скики», комическая вроде бы опера, да попросту балаган, но в самом-самом финале двое счастливых влюбленных вдруг поют такой, знаете ли, маленький дуэт на полторы минуты, поют не просто на октаву выше всего прочего, а как бы вообще взлетают голосами под потолок. Ну, это здесь пока не продается. Мы сегодня услышим…
Тут Магда, видимо, загадочно улыбнулась — кажется, она заготовила какие-то мысли заранее.
— Но сначала вот о чем, дорогие слушатели. У меня тут в баре был разговор с одним плантатором — кстати, привет, Руди, ты отличный парень. Зачем нам тут, среди джунглей, опера? — спрашивал он. Что за бред — слушать здесь, в тропиках, про жизнь бедных богемных студентов под крышами Парижа? Опера, Руди, хороша не тем, что их на сцене и в яме — сотни полторы человек, которые тебя развлекают, тогда как в кабаре играет только человек десять. Она хороша потому, что на нее рано или поздно пойдете вы, Руди. Ну, когда-то же кончится весь этот ужас с ценами, вы сядете на пароход, приедете домой и пойдете в старый, добрый «Мет» в Нью-Йорке… Извините, Ковент-Гарден в Лондоне тоже хорошая опера, конечно… И вы туда идете, с вашим тропическим загаром и толстой, закаленной шкурой. Ничего, что вы ни черта не понимаете в бельканто — зато вы надеваете ваш пингвинский костюм, белый галстук, белый шелковый шарф, трость, черный цилиндр. Втыкаете в карман вот эту маленькую сигару, которая сделана специально для того, чтобы ее можно было успеть выкурить в антракте. Что там еще — лакированные туфли, конечно. У вас чего-то нет — но половина зала берет все это напрокат, не сомневайтесь, я знаю хорошее место на Пятой авеню… И вот вы идете в оперу, постукивая лакированными ботинками, и для вас там поют небесные голоса, это ваш маленький парад. Опера — это ваш праздник. Потому что мы сильнее, чем цены на каучук. Потому что мы живы, Руди.