Маневр с «унификацией» казачьих частей, прошел успешно — к середине осени влияние оппозиционных офицеров свелось на нет, «каргинские крикуны», как звал их Дутов, замолчали совсем, а то едва слышное тявканье, которое иногда раздавалось из подворотен, оппозиционным считать было нельзя. Это даже не тявканье, а так — скулеж…
— Иван Григорьевич, мы должны создать собственную казачью армию, — сказал Дутов Акулинину.
Цель казалась достойной. Только сейчас Дутов понял, как тяжело быть политиком. Постоянно изворачиваться, ловчить, давать ложные обещания, говорить «да» там, где нужно сказать «нет»; улыбаться, когда на душе скребут кошки; и кланяться, подобно китайскому болванчику всем кроме дворников и стрелочников на железнодорожных путях.
— Вот жизнь, — удрученно произносил Дутов и, подойдя к зеркалу, кланялся собственному изображению, потом недовольно дергал одной стороной рта. — При такой жизни вообще можно в «ваньку-встаньку» обратиться.
В сентябре восемнадцатого года в Уфе пышно открылось Государственное совещание. Играла музыка, по городу маршировали конные оркестры, дамочки бросали под копыта лошадей осенние цветы, лихие конвои картинно, с шашками наголо, сопровождали автомобили с участниками совещания. Из всех конвоев выделялись оренбуржцы, — своей статью, подтянутостью, четкостью исполнения команд, невозмутимостью, красивой формой, серебряными погонами командиров.
К примеру, караулы Народной армии Комуча погон не носили, вместо них на роговые пуговицы они наматывали какие-то полосатые ленточки, обрывки; непонятно даже, как различали своих командиров. Еще одно удивляло нервных участников совещания, а вместе с ними и впечатлительных уфимцев: воины Комуча маршировали под красными знаменами. Этого еще не хватало! Однако гражданская война на то и гражданская война, что она испытывает все цвета боли, и красный с белым — прежде всего.
В Омск Дутов прибыл одним из последних — неторопливый, с бесстрастным лицом, при дорогой шашке, с парадными генеральскими погонами и аксельбантами, значительно украсившими его мундир. К сожалению, только фигура у Дутова к тридцати пяти годам подкачала, ее трудно было чем-либо подправить.
На вопрос генерала Болдырева [45] «Почему так поздно, Александр Ильич? Совещание уже хотели открывать без вас», Дутов ответил мрачно, нагнав в голос тусклых красок:
— Красные давят так, что спасу нет. Положение на фронте очень тяжелое…
Болдырев оценивающе прищурил один глаз, оглядел атамана и бросил небрежно:
— Пугаете…
Так оно, собственно, и было — через шестнадцать дней казаки Дутова возьмут Орск — последний город на территории Оренбургского казачьего войска, находящийся под контролем красных, а через три дня Дутову, несмотря на распри с Комучем, присвоят звание генерал-лейтенанта — «за заслуги перед Родиной и Войском». Правда, пока Орск еще не был взят, и Дутов мрачно скрипел сапогами, стоя на уфимском перроне и слушая в исполнении сводного оркестра какую-то музыкальную лабуду, лишь отдаленно похожую на торжественный марш. Он недовольно морщился, но прерывать оркестрантов протокол не допускал.