— Это мы добудем, — уверенно отозвался Удалов, — у меня кое-что есть на примете.
— Действуй! — блеснул чистыми белыми зубами калмык.
Удалов, дурачась, пришлепнул к виску ладонь:
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.
Через полчаса он приволок пилу:
— Вот, — проговорил удрученно, — думал, что добуду еще пару топоров, но с ними — прокол.
— Мы и пилой все сделаем так, что никакой топор не понадобится, — утешил его калмык.
Они выбрали два сухих, звонких, как стекло, ствола, вырезали из них три подходящих куска — таких, чтобы и кора не отслаивалась, и сучки, чтобы за них можно было держаться руками, имелись. Длину бревнам калмык определил небольшую — примерно по два метра…
Удалов усомнился:
— Не коротковаты ли будут? Удержат нас в воде?
У Бембеева на этот счет не было сомнений:
— Еще как удержат!
Закончив эту работу, он принялся постукивать костяшками пальцев по стволам поваленных деревьев — подбирал четвертый обрубок.
— А четвертый обабок зачем? — спросил любопытный Удалов.
— На всякий случай, — неопределенно ответил Бембеев.
Солнце вскоре покрылось легкой красной пленкой словно отонком [6], — в нем будто бы сработалось что-то. Сделалось совсем холодно, горизонт стал неясным, вода в Пруте потемнела. Удалов, глядя на огромный, быстро бледнеющий диск, ознобно передернул плечами:
— Как где-нибудь на Яике в поганую ноябрьскую пору…
Солнце здешнее действительно походило на далекое степное, рождало в душе теплые чувства, — у Еремея даже лицо изменилось, теряя обычную жесткость, — он подумал о доме. Лишь один калмык оставался невозмутимым — ничто в его лице не дрогнуло.
В темноте обабки, как назвал бревна Удалов, подтащили к воде — сухие, легкие — не только взрослый мужик, даже пара пацанов могла справиться с ними. Бембеев, достав из кармана моток пеньковой веревки, связал обрубки. Еремеев потыкал калмыку в бок кулаком, одобрительно цокнул языком:
— Хитрый ты, Африкан!
Тот промолчал, козырьком приладил ко лбу ладонь, вгляделся в противоположный берег. Берег был пуст — ни одной движущейся точки, ни огоньков, ни всполохов костра, хотя, если приглядеться тщательнее, в двух местах в воздух поднимались кудрявые дрожащие хвосты — немцы, сидящие в окопах, жгли костры.
— Вечерний кофий греют, — констатировал Еремеев. — Кулеш [7] с копченым салом варганят.
— У немцев кулешей не бывает, — знающе заметил калмык, — они все больше по части капусты стараются. К капусте подают сардельки и хрустящий бекон.
— Сардельки? Это что за фрукт? — озадачился Еремеев.
— Колбаса такая. Ее варят. Едят горячей.
Еремеев озадачился еще больше: