Бембеев озадаченно почесал пальцами нос, сплюнул себе под ноги.
— Чего плюешься, земеля? — спросил Удалов.
— Думаю, как бы его перехватить. Чую, шмыганье этого пса туда-сюда нам добра не принесет.
Удалов вытянул голову и приложил к уху свою твердую, в наростах мозолей ладонь.
— Слышишь?
— Чего? — калмык тоже вытянул голову.
— А ты послушай…
Серый плотный воздух сухо потрескивал, словно где-то горел большой костер, стреляя сухими сучками. В недалеком, разбитом снарядами лесочке ворона пыталась расправиться с сосновой шишкой, стараясь вышелушить клювом семена, но ничего у нее не получалась, и ворона досадливо крякала. Других звуков не было.
— Слышишь? — вновь спросил Удалов.
Где-то далеко, за полями, раздался крик петуха.
— Петух прокричал, — сказал калмык.
— А что это значит?
— Что?
— Что нас выручит деревня.
— Каким образом? — вид Бембеева сделался задумчивым, будто он в слабом крике том засек нечто такое, что позволит ему разгадать тайну бытия. — Петух, петух… Извини, не могу скумекать… — калмык стукнул себя пальцем по лбу.
— В румынских деревнях полно скота разного, а коли есть скот — значит, есть и собаки.
Калмык блеснул чистыми ровными зубами, обрадованно хлопнул Удалова по плечу:
— Молодец, земеля! Не пальцем сделан!
— Ну что, проведем операцию по поимке вражеского лазутчика? — Удалов с азартом потер руки, будто заглянул в прорезь прицела. — А?
— Не лазутчика, а обычного связного, — поправил его калмык, — а это класс поменьше.
В деревне стояли коноводы, расположились два штаба — стрелкового полка и дутовский, в избах на окраине разместился комендантский взвод, еще жили музыканты и отделение пулеметчиков.
Командиру казачьего полка Дутову отвели место в середине деревни — в отдельном флигеле со светлыми большими окнами, полном звонких сверчков, — ночью эти маленькие скрипучие музыканты голосили так, что невозможно было спать. Еремеев, видя, как мается «Их высокоблагородие», предложил съехать из флигеля, переместиться в хату с меньшим количеством «оркестрантов», и сказал, что уже подобрал справную чистую избенку, но Дутов отказался. Сказал:
— И так сойдет.
— Ваше высокоблагородие, там — ни сверчков, ни клопов, ни тараканов — никакой пакости нет. Очень уж хозяйка-румынка чистоплотная. Нашим бабам у нее поучиться надо. Давайте переедем, а?
Дутов был категоричен:
— Нет!
Еремеев поджал губы, — сделал вид, что обиделся. Но Дутов если принимал какое-то решение, то редко отступал от него, переубедить его было очень непросто, это Еремеев тоже знал и с сожалеющим вздохом отстал от командира полка.