Мак покусывал краешки губ, нежно посасывал язычок, ласкал, наслаждался, чуть замедлялся и снова возобновлял напор. Ей хотелось рычать. Хотелось кусаться, царапаться, сорвать с себя всю одежду и прижаться к обнаженному мужскому телу.
Их дыхание сделалось хриплым. Поцелуи переместились на шею, мужские пальцы сжали затылок, заныла от сладкой боли прикушенная мочка уха.
Он оторвался от нее почти что с ревом, с треском разрываемого вихря.
— Женщина, я сейчас трахну тебя прямо в машине!
Опустил подбородок, медленно и глубоко вдохнул, посмотрел на нее по-звериному.
Дрожащей от возбуждения Лайзе стало все равно как и где. Она уже в шоколадном магазине, заветная обертка на расстоянии вытянутой руки, и через секунду будет возможно дотянуться.
— Я согласна и в машине. Или дома. Где угодно. Выбирай…
— Это твое да?
— ДА!
Галька вылетела из-под бешено завращавшихся колес с одновременно зажегшимися фарами. Вторя нестерпимому возбуждению пассажиров, затрясся на ухабах резво сдающий назад автомобиль.
Дорогу она не запомнила.
Как не запомнила, чья это была спальня и куда разлеталась одежда. Запомнила лишь тяжесть и сладость навалившегося сверху тела, собственную жажду и жадность, протягивающую навстречу щупальца, желание обнять, быть сдавленной в крепких руках и звериную нечеловеческую страсть, граничащую с похотью.
Ее сжимали и она, как могла, сжимала в ответ. Возвращала поцелуи с утроенным жаром, никак не могла насытиться прикосновениями и еще больше той мужской энергией, что пропитывала насквозь, концентрировалась где-то в животе и светящимся столбом пронизывала до макушки.
Да, да… целуй соски, соси их, обдавай горячим дыханием, рычи. Не освобождай запястья, кусай ушки, нагло раздвигай своим телом бедра. Напирай, наваливайся, забирай… О, не томи, нет-нет, только не томи, вдавившись прямо туда, погрузись глубже… пожалуйста… пожалуйста… проникни…
Когда Мак проявил истинную суть — "ну, кто здесь мужчина?" — и погрузился в нее, Лайза потеряла остатки мыслей. Ее распластывали, прижимали к кровати, в нее входили так глубоко, что становилось трудно дышать. Жар его тела, скольжение вперед-назад, собственные стоны… Ей казалось, что ее берут не членом, что дело даже не в огромном проникающем до глубочайших точек органе, а в том, что невидимой силой завоевывают, связывают и обволакивают саму ее женскую сущность. Что настоящая борьба и страсть протекают не здесь, на поверхности, где скользят друг по другу тела, а где-то вне пределов физической оболочки. Именно там Мак заявлял все права: брал, ввинчивался, окружал, растворял в себе.