Потом, после паузы: «Ага, еще, может быть, твой отец снова вписал тебя в завещание. Вдруг ихельтетский император на самом деле извращенец».
Последнее вызвало усмешку. Рингил Ангельские Глазки, покрытый шрамами герой Виселичного Пролома, тихонько рассмеялся посреди стылого кладбища и окинул взглядом молчаливые надгробия, будто его давно павшие товарищи могли оценить шутку. Тишина и холод промолчали в ответ. Мертвые остались неподвижны и равнодушны, какими были уже девять лет. Улыбка Рингила медленно угасала. По спине пробежал мороз.
Он встряхнулся.
Закинул Друга Воронов на плечо и отправился искать чистую рубашку, какую-нибудь еду и благожелательную публику.
Солнце умирало среди рваных облаков синюшного цвета, на дне неба, которое казалось бесконечным. Ночь окутывала луговые степи с востока, неизменный ветер с ее приходом становился все холоднее. «Вечера здесь какие-то болезненные, – сказал Рингил однажды, незадолго до отъезда. – Такое чувство, будто что-то теряешь с каждым заходом солнца».
Эгар Драконья Погибель, который никогда точно не знал, что его друг-педик замышляет в таком настроении, не мог понять эти слова и сейчас, спустя добрых десять лет. И не мог взять в толк, с чего они пришли на ум.
Он фыркнул, лениво поерзал в седле и задрал воротник овчинного тулупа. Бездумный жест, на самом деле ветер его не беспокоил. В это время года он давно не чувствовал холода – «Ага, погоди, вот придет настоящая зима и придется мазаться жиром!» – но вычурная привычка зябко кутаться в одежду была частью целого гардероба характерных черт, которые он приволок с собой из Ихельтета, да так и не удосужился от них избавиться. Всего лишь похмелье, как южные воспоминания, упрямо не желавшие тускнеть, и смутное отчуждение, которое упомянула Лара в совете, прежде чем покинуть его и вернуться в юрту своих родителей.
«Эх, скучаю я по тебе, девка».
Он приложил все усилия, чтобы сопроводить эту мысль подлинной меланхолией, но не вложил в нее душу. Драконья Погибель не скучал по Ларе. За последние шесть-семь лет он зачал, наверное, дюжину визгливых свертков от ворот Ишлин-ичана до воронакских поселений в далекой северо-восточной тундре, и, по меньшей мере, половине матерей в его чувствах было отведено такое же место, как бывшей жене. Брак оказался совсем не тем, что обещала порожденная валянием в летней траве страсть, из которой он проистекал. На клановом собрании по поводу развода он большей частью испытывал облегчение. Возражал только для вида, чтобы Лара не рассвирепела еще сильнее. Заплатил все, что ей причиталось по соглашению, и через неделю трахал очередную скаранакскую доярку. Они чуть ли не кидались на него теперь, новоявленного холостяка.