Вскоре просыпается Найлз. Мы спускаемся по лестнице, черной от ила и грязи. Первый этаж разрушен полностью, до неузнаваемости. Вся старинная мебель, антиквариат, восточные ковры, обе люстры, портреты предков Ратлиджей, фарфор «Споуд»[129] либо испорчены, либо унесены потоком воды. Все покрыто слоем ила толщиной в фут. Продукты, которые хранились в холодильнике, смешались с илом и уже начали подгнивать. В течение ближайших дней город превратится в выгребную яму.
Я подхожу к окну, из которого мы с Найлзом наблюдали за ураганом. Сейчас оно открыто, двойные стекла разбиты. Посреди двора перед домом Найлза взгромоздился желтый «фольксваген» 1968 года, покореженный, словно консервная банка. Рядом с ним вытянулся распухший труп золотистого лабрадора-ретривера. Повсюду валяется дохлая рыба. Запах сточных вод наполняет незнакомый, не похожий на Чарлстон город.
Найлз тоже подходит к окну, кладет руку мне на плечо.
— Не сдерживайся, поплачь.
Я плачу, но слезы, странным образом, не приносят мне облегчения. Прекраснейшее творение рук человеческих, удивительный город поставлен на колени, унижен, подвергнут надругательству и превращен в гниющие руины.
— Хватит сидеть здесь, — говорит Найлз. — Пойдем посмотрим, что с твоим домом. Может, ему досталось меньше, чем моему.
С большой осторожностью мы пробираемся через двор.
— Проклятье! — восклицает Найлз, когда мы перелезаем через покореженный забор. — Сарай-то сохранился лучше, чем дом.
Действительно, сарай оказался более прочным, несмотря на то, что вода, судя по всему, понималась до самой крыши.
— Предки Уорта возвели его, — бесстрастно комментирую я, и Найлз смеется.
Перебравшись через остатки забора, мы медленно идем по восточной стороне Чёрч-стрит. Она тоже разрушена, как после бомбежки, но мы достигаем границы, отмеченной полоской ила, у которой вода прекратила свое вторжение. Повсюду валяются трупики птиц и кошек, тут же разорванный пополам знак «уступи дорогу», бог весть откуда занесенная сюда вывеска концерна «ЭКСКОН»,[130] помятый автомобиль, вырванный с корнем дуб. И куда ни глянь — уничтоженные, погубленные, истерзанные сады. Словно для того, чтобы подчеркнуть урон, день занялся ясный, жаркий. Теперь полное сил солнце Южной Каролины позаботится о том, чтобы запах разложения распространился как можно скорее.
Свернув на Трэдд-стрит, мы сталкиваемся с еще более сильными разрушениями. Я не узнаю места, где прожил всю свою взрослую жизнь. Мы с большими предосторожностями продвигаемся по улице, усыпанной осколками стекла, пока не останавливаемся перед моим домом.