Проклятье, она ведь умеет читать мысли. Как я могла забыть? Немедленно начинаю усиленно думать: «Люси сегодня бесподобна. Убийственная стрижка!»
Люси наверняка разгадала мой маневр, но молчит.
Я выдавливаю улыбку.
— Ты мне звонила?
Люси продолжает улыбаться одними губами. Мне становится не по себе.
— Ты что, думала, я не читаю собственную газету?
Я небрежно машу рукой:
— Ты же знаешь этих репортеров. Вечно делают из мухи слона.
— Ви, лгать дьяволу как минимум глупо.
Блин.
— Ладно, скажу. Во-первых, меня толкнули в воду, а во-вторых, я не спасла маленькую дрянь. Я вытащила только мерзкую псину. А псина перед этим украла мой шарф. Ну, тот, что мне подарил Джимми Фэллон. Ты на моем месте тоже полезла бы в пруд.
Люси подходит к окну, клубы черного шелка окутывают стройные лодыжки. С минуту она вглядывается в ночь, затем оборачивается.
— Правила существуют для всех, Ви. Я тебя не просила никого убивать. Я даже не просила тебя лгать, воровать или мошенничать. Единственное, что от тебя требуется, — бездействие. Сейчас не средние века, сейчас от людей мне нужно только бездействие. Именно оно способно творить чудеса, именно благодаря ему моя Программа улучшения качества жизни так хорошо работает. А ты совершила поступок. Как ты могла?
— Меня толкнули, — повторяю я, как попугай. — Я так и не спасла девчонку.
— Ты пыталась ее спасти. А тебе нужно было просто подождать, пока она утонет.
В ушах пищит противный голос: «Нет, ты не могла ждать», но я его игнорирую. Мне во что бы то ни стало надо выкрутиться, иначе даже страшно представить, что будет.
Я стою на своем:
— Не вижу смысла спорить. Ты позвонила. Я пришла. Больше подобное не повторится. Клянусь могилой матери.
— Твоя мать жива.
— Пока жива. Ты бы видела, сколько она курит. Очень скоро мне будет чем клясться.
Я пожимаю плечами — равнодушно, как и подобает эгоистичному, испорченному, презирающему родителей клиенту.
Люси смотрит пристально, так пристально, что даже в доспехах от Холстона мне нелегко держать оборону. Затем она подходит к бармену Антонио и берет стакан содовой. Бармен провожает хозяйку телячьим взглядом. Люси поднимает руку — и тут же из камина слышатся вопли грешников, от которых по коже продирает мороз.
Всегда считала себя храброй, даже безбашенной, а сейчас просто боюсь наделать в свои стринги от «Ла Перла».
Люси хохочет, и вопли, хвала Господу, прекращаются. Меня перестает трясти.
Люси делает большой глоток содовой. Я стараюсь смотреть только на кубики льда в ее стакане. Лед, по крайней мере, настоящий — это меня в какой-то степени успокаивает. Только в какой?