До чего же хороши смоленские места в начале июля! Особенно если видишь их после угрюмых сопок Забайкалья и желтых песков Средней Азии. Грунтовая дорога то вьется по густому зеленому лесу, то выбегает на широкую, разукрашенную всеми красками летнего цветения поляну, то огибает край бесконечно синего озера.
А сколько здесь речек и речушек! Они почти на каждом километре. И птичья разноголосица. Такая, что даже рокот танковых моторов не может заглушить ее. И надо всем этим — высокое-высокое голубое небо без единого облачка!
Жарко. Под раскаленной солнцем броней трудно дышать. Вот почему почти все танкисты, за исключением, конечно, механиков-водителей, вылезли наверх. Боковой легкий ветерок относит поднимаемую гусеницами пыль в сторону. Наша машина идет в ротной колонне второй, следом за командирской. Впереди и сзади, насколько позволяют видеть изгибы дороги, — танки, танки, танки… Впечатляющая картина! Движется вызывающая гордость силища. И это лишь по одной дороге. А сколько таких колонн спешит к фронту?! Ведь даже одна наша 17-я танковая дивизия и то идет сразу по нескольким маршрутам.
Высоко в небе со стороны запада появился одиночный самолет и тут же повернул обратно. Почему-то подумалось, что это фашистский разведчик. Увидел вдоль дорог шлейфы пыли и заспешил сообщить своим.
Но подумалось об этом лишь мельком. Очень уж мирная картина вокруг. Правда, мы уже читали в газетах про вражеские бомбежки. Но такова уж человеческая натура: все надеется на лучшее. Да и марш мы совершаем пока в условиях, почти ничем не отличающихся от предыдущих многочисленных выходов на учения. Потому-то на нашей башне, как, впрочем, и на других, вяжется негромкий разговор.
— Ну и гад же этот Гитлер! Войны, видишь ли, ему захотелось. А мне б сейчас над речкой с удочкой посидеть. — Это командир башни старший сержант Горюнов. — И чтобы… чтобы дивчина рядом была.
— Ну ты, Горюнов, даешь! — Голос Орлова сразу суровеет. — Тут зубами скрипеть надо, а он об удочке, о дивчине…
Я прислушиваюсь к этому разговору, но пока не вступаю в него. Вспоминаются слова политрука Столбуна: «Надо отрешиться от благодушия, война будет тяжелой…»
А Горюнов продолжает мечтать:
— Эх, какую уху мы, бывало, на рыбалке варили…
— Ты кончай эти штучки! Рыбалка, уха! Размагнитился! — уже зло говорит Орлов. — Как будто к теще на блины едешь.
Молодец Орлов! Готовый агитатор.
— Товарищ политрук, — обиженно поворачивает ко мне лицо командир башни. — Чего он пристал? Уже и помечтать нельзя? Вот вы бы отказались сейчас со своей супругой встретиться?