Записка должна была быть подана Борису утром, в ту самую минуту, как он проснется. Марина хотела, чтоб ее привет был первым, который встретит ее возлюбленного в тот день.
На следующее утро, лишь только зимнее, морозное утро слегка подернуло небосклон светло-розовым сияньем, Марина проснулась, и мысли ее вмиг возвратились к тому предмету, к той думе, которые последние занимали их накануне и на которых они остановились, когда она задремала. Но следы грусти ее изгладились вместе с мраком полуночи и неразлучными с ним страхом, томлением. Надежда светилась в ее взорах, когда молодая женщина, небрежно набросив на плечи розовый кашемировый пеньюар, подошла к зеркалу своему и увидала в нем свое милое лицо, свою блистательную красоту. Надежда еще громче заговорила в ее груди, когда ей подали записку от Бориса.
«Друг мой, — писал он, — прости мне огорчение, которое я так невольно причинил тебе вчера и которое я сам разделял с тобою. Если б ты могла прочитать в моем сердце и видеть, как грустно, как скучно было мне без тебя! Первая мысль моя, когда пробило двенадцать часов, и первый бокал шампанского были тебе посвящены! Да разве ты этого не знаешь, моя Марина? разве ты не убеждена в том, что ты и только ты одна — все для меня: и жизнь, и счастье, и любовь, и вечная, не покидающая меня мечта?.. Вчера надо забыть, и для того сегодня видеться как можно долее и быть как можно счастливее. Так как ни ты, ни я не можем располагать собою во время обеда, и оба должны быть каждый с своими: я — дома, ты — у твоего батюшки, то проведем вместе целое утро. Кажется, ты сбиралась ехать с поздравительными визитами по всем тетушкам?.. Пожертвуя мне ими, останься дома; я постараюсь приехать как можно раньше, лишь только позавтракаю с родными. До свиданья, мой светлый ангел! Жди меня, я последую этой записке!
P. S. A покуда тысячу раз целую розовые кончики твоих крошечных пальчиков и носок твоего башмачка, если ты позволишь!»
Улыбка пробежала по лицу Марины, и она начала торопиться своим туалетом. Она собиралась к обедне и велела уж было заложить себе карету. Но отдумала, боясь, что она опоздает возвратиться и что Борис приедет без нее. Карету велено отложить, и Марина, жалуясь на головную боль, объявила горничным, что она боится простуды и не поедет утром с визитами. «Лучше отдохну, — говорила она, — и соберусь с силами, чтоб ехать кушать к папеньке». И затем всем девушкам позволено идти со двора, а швейцару послан приказ никого не принимать, кто б ни приехал ее поздравлять с Новым годом.