К одиннадцати часам пришел наконец Борис, расстроенный и грустный. Он извинялся в своем отсутствии визитом, который принужден был сделать приезжей барыне. Марина ни о чем не хотела расспрашивать. Расставаясь, он поцеловал ее руку неяснее и грустнее обыкновенного…
На другой день отходила почта в Россию: она робко ему о том напомнила; он ответил, что уже написал…
Дня через два, открывая ящик стола, чтоб достать какую-то книгу, она увидела незапечатанное письмо… Это было то самое, которое Борис в пароксизме любви и увлечения приготовил для матери своей, чтоб сказать ей, что он едет в Ниццу… Да! то самое письмо, в котором так пламенно сквозь завесу приличия и недоговоренных слов выразилось тогдашнее состояние его души, то самое, за которое она так неясно его благодарила. Письмо не отослано! Стало быть, вместо него написано другое?.. Стало быть, он переменил свои намерения?.. Ужели он с нею не поедет?..
Ее кольнуло в сердце… Знакомая боль, боль прежних мучительных дней борьбы и сомнения, опять вгрызлась ей в грудь…
Однако она продолжала заниматься сборами в Ниццу, и он помогал ей, как бы готовясь тоже с нею в путь.
Но через три недели приехал неожиданно Вейссе. Его прислали за Борисом, которому он привез письма и приказания от матери. И без того взволнованная его отсутствием, она уже находила, что двум из дочерей ее необходимы воды, и решилась ехать с ними на пароходе в Штетин, чтоб оттуда направить дальнейшие свои действия. Письмо приятельницы, полученное из Гейдельберга, ускорило ее отъезд, еще более убедив ее в необходимости скорее добыть сына, во что бы то ни стало, и она отправилась, послав вперед Вейссе с наказом уговорить Бориса. Ему представляли все неудобства и трудности путешествия нескольких женщин, совершенно одних, без покровителя, и во имя всех обязанностей сына и брата его вызывали в Вену, где его должны были дожидаться, чтоб ехать далее под его попечением. Что было делать Борису?..
Он покорился своей судьбе!.. Находя перед собою давнишнее ярмо своей молодости, он смиренно склонил выю и возвратился под семейную власть.
Вместо Ниццы он уехал в Вену!
Марина не плакала, не удерживала, не упрашивала его. Этот последний удар оглушил ее душу и ум. Ей казалось, что жизнь ее прекратилась вместе с прекрасным сном, так нечаянно разрушенным… Тщетно отчаянный Борис умолял ее не огорчаться; тщетно обещал он возвратиться к ней, как скоро довезет куда-нибудь на зиму мать и сестер своих. Она сомнительно качала головою и не отвечала. Он предлагал ей тоже переменить свой маршрут и, вместо Ниццы, ехать в Венецию, куда он брался силою или обманом направить и заманить свой караван. Ни за что в мире не согласилась бы Марина на эту встречу: как можно было ей допустить, чтоб Ухманские имели право потом разглашать, что она насильно за ними следовала и навязывала свое присутствие Борису?.. А она была выучена предвидеть все выдумки, на которые они против нее способны!