Всю свою жизнь Петра боролась с любовью. В детстве, пользуясь безоговорочной любовью родителей, она считала, что проживет и без нее. Она отравляла любовь и заражала близких к ней людей. Парни всегда были для нее преходящим явлением. Те, кто пытался завоевать ее нежностью, подвергались жестоким насмешкам; тем, кто был с ней груб, она платила той же монетой, причем с лихвой. Ни о какой любви не было даже речи, что идеально подготовило ее к тому холодному миру, с которым она столкнулась в Лондоне. В той среде не было любви. Любовь была врагом. Тогда, но не сейчас. Прекрасно это понимая, Петра тем не менее все еще была не способна думать о любви применительно к себе самой. Само слово «любовь» отталкивало.
В конце января Фрэнк на десять дней отправился в Намибию, чтобы провести серию исследований потенциальных участков добычи полезных ископаемых. Петра сначала удивилась, а затем устыдилась того, как сильно она скучала по нему. Ничто не подготовило ее к этому совершенно новому для нее чувству щемящей тоски. Она страдала бессонницей, потеряла аппетит, и хотя Фрэнк позвонил ей дважды, почему-то это было даже хуже, чем если б он не звонил ей вообще, так как это лишь подчеркивало дистанцию между ними. Петра поймала себя на том, что надеется на то, что Фрэнк также страдает от разлуки. Впервые в ее жизни ей было важно, чтобы по ней тосковали.
Чувство это было хуже, чем наркомания. Вначале вы говорите себе, что это всего лишь эксперимент, пустяк, без всяких последствий. Вы говорите себе, что всё под контролем. Но оно подкрадывается и крепко впивается в вас. Начинает окрашивать каждую мысль в вашей голове. Поселяет в вас жажду. Впервые став жертвой этого чувства в двадцать три года, Петра испытала настоящий шок.
У них постепенно начали складываться привычки. Возникла зачаточная светская жизнь; они начали функционировать как единое целое, а не как два разных человека. Конечно, эта светская жизнь целиком и полностью вращалась вокруг друзей Фрэнка, что, впрочем, было нормально. Считалось, что Марина в Лондоне прие́зжая и не могла иметь там друзей или родственников.
Петра ненавидела быть Мариной. У нее в печенках сидел легкий иностранный акцент, который она была вынуждена изображать лишь потому, что английский был третьим языком Марины. В будние дни ей было тошно рано утром вставать с постели и притворяться, будто она спешит на работу в «Бриль-Мартен», чтобы не вызвать подозрений. Ей было больно лгать Фрэнку, но еще неприятнее было то, с какой легкостью она это делала. Ложь неизменно оказывала ей хорошую услугу, став, в бытность Петры проституткой, ее второй натурой. Большинство клиентов были лжецами, и она тоже лгала; ложь вошла в ее плоть и кровь. Теперь же, став Петрой, она зависела от лжи в самом своем существовании. Ложь была единственным гарантом ее будущего.