Вадим сидел на кровати, медленно раздеваясь, и думал, как поступить. А что, если пойти сейчас туда, к Наде? Неудобно, получится вроде слежки из ревности. Лучше поговорить с ней утром. Он развязал галстук, повесил его на спинку кровати и, боясь передумать, быстро разделся и забрался под одеяло.
Луна светила прямо в глаза. Издалека прилетела девичья песня. Он закрылся с головой, приказал себе уснуть, но сон не приходил. Считал до ста, потом в обратном порядке, стал было подремывать, но за дверью послышались шаги. Видно, сосед по комнате. Придется знакомиться, начнутся разговоры… Лучше всего притвориться спящим.
Кто-то вошел, скрипнула дверь, потом щелкнул замок — ясно, что вошедший был здесь хозяином. Чиркнула спичка, запел выдвигаемый ящик стола. Вероятно, сосед достал свечку и зажег, потому что у Вадима засветилась тонкая полоска между одеялом и простыней. Любопытно, конечно, как выглядит твой сосед, с которым придется видеться каждый день, разговаривать, а возможно, и подружиться. Вадим легко сходился с людьми, особенно с теми, кто постарше. Он чуточку выглянул из-под одеяла. Человек стоял вытянув руки вверх — снимая не спеша рубашку. Обнажился впалый живот, выпирающие ребра. Рубашка поползла на голову, — открылась шея, тонкая, худая, с левой стороны пересеченная красноватой полосой, возможно — шов после операции. Вадим поморщился, вспомнив, как ему недавно удаляли гланды.
Сосед разделся, взял со стола ножницы, наклонился над свечой. Вадим чуть не вскрикнул. Так вот с кем он собирался дружить! Сосед, видимо, нервничал, ножницы дрожали в руке. Пламя свечи заметалось и погасло. Прежде чем вновь ее зажечь, он сломал несколько спичек. Потом подпоясался полотенцем, долго искал мыльницу, хотя она лежала перед глазами на тумбочке, и, не найдя ее, вышел за дверь. Через минуту вернулся с мокрым лицом, приблизился к столу и, глядя на огонь остановившимися голубыми глазами, стал рассеянно вытирать шею. С лица катились капли, а он водил полотенцем по сухому месту.
Показалось ли ему что-то, он вдруг в испуге сделал шаг назад, уронил стул. Стул упал с таким грохотом, будто в комнате выстрелили. Багрецов сбросил с головы одеяло.
— …прощения, — услышал он глуховатый голос. — Разбудил? Это нехорошо.
При других обстоятельствах Багрецов не придал бы значения акценту. В национальных республиках не все хорошо говорят по-русски, и очень часто бывает, что человек всю жизнь живет в Москве, а родной язык все же дает себя знать. Но тут совсем другое.
И все же он пробормотал вежливо что-то необязательное, вроде «ничего, ничего, пожалуйста», привстал на постели и протянул руку: