— Чего?
— К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос.
— Очень хорошо. Предположим, он нашел то, что искал. Это вы мне можете сказать? Когда вы его снова встретили в Риме, было у вас опасение?..
— Ни малейшего! Господи, ни малейшего! До того дня…
— Какого дня?
— За неделю… За неделю до Сан-Томмазо.
— Когда начался шантаж?
— Да.
— Вы были готовы платить?
— У меня не было выбора, мистер Аллейн. Я слетал в Женеву и привез сумму в мелких купюрах.
— В нашей экскурсии вы вели себя чрезвычайно мужественно, ваша супруга и вы, — сказал Аллейн. — Столько энтузиазма по поводу древностей! Такая joie de vivre[56]!
Барон Ван дер Вегель не отрываясь несколько мгновений глядел на Аллейна, а затем сказал:
— Насколько мне известно, у вас самого выдающаяся, замечательная жена. Нам чрезвычайно нравится то, что она делает. Она превосходный живописец.
Аллейн промолчал.
— Поэтому, мистер Аллейн, вы должны понимать, что увлечению искусством нельзя помешать — кажется, моего английского не хватает, чтобы выразить мысль, — искусство нельзя включить и выключить, как струю воды в кране. Для нас красота, особенно античная красота, — абсолют. Никакое несчастье, никакое волнение не способно замутить наше отношение к ней. Когда мы видим ее, мы приветствуем ее и испытываем потрясение. Позавчера в Сан-Томмазо у меня при себе были деньги, которые я должен был заплатить как цену молчания. Я был готов отдать их. Решение было принято. Должен признаться, я даже почувствовал себя свободней, испытал облегчение. Красота этрусских скульптур в этом подземелье немало укрепила во мне это чувство.
— К тому же было благоразумно делать вид, что ничего не случилось, так ведь?
— И это верно, — твердо сказал барон. — Согласен. И это. Но это было не трудно. Этруски меня поддерживали. Должен сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, наша семья — она очень древняя — возникла в античности на земле между Тибром и Арно.
— Ваша жена мне говорила. Так вы передали деньги?
— Нет. Не было случая. Как вы знаете, он исчез.
— Тоже облегчение, очень понятное.
— Разумеется.
— Знаете ли, вы были не единственной его жертвой в группе.
— Я так и думал.
Аллейн взял его бокал.
— Я налью вам еще.
— От этого я не сделаюсь разговорчивее, — сказал барон. — Но благодарю вас.
Взяв бокал, он продолжил:
— Можете не верить мне, но я бы утешился, если бы мог рассказать вам, что именно он раскопал. Но я не могу. Но клянусь честью, я очень хотел бы. Хотел бы всем сердцем, мистер Аллейн.
— Будем считать, что так оно и есть.
Аллейн собрал негативы и снимки баронессы.