У Аллейна был фонарик, и теперь он включил его. Луч побежал по перилам колодца, которые оказались временным сооружением из грубо струганных досок.
— Не включить ли рабочее освещение, синьор? — спросил один из агентов.
Но острый луч вдруг остановился и четко очертил круг. Аллейн наклонился над доской ограждения.
— Здесь застряло волокно какой-то материи, — сказал он. — Да, пожалуйста, включите свет.
Агент удалился по коридору, его шаги гулко отдавались на каменном полу.
Покинув перила, луч фонарика заплясал по крышке саркофага, подчеркнул выпуклости резных гирлянд, осветил край крышки. Остановился.
— Смотрите.
Вальдарно и двое агентов подошли со своими фонариками. Круг света на краю крышки сделался четче и ярче.
Саркофаг был закрыт неплотно. Из него высовывалось что-то черное, и от черного свисали три шерстяные нити.
— Боже мой! — прошептал квестор.
— Брат Доминик, нам надо снять крышку, — сказал Аллейн.
— Снимайте.
Два агента сдвинули ее набок, наклонили и позволили ей со скрежетом соскользнуть вниз. Край ее ударился о пол с тяжелым и гулким звуком — так закрывается непомерно большая дверь.
Луч остановился на лице Виолетты.
Ее помутневшие невидящие глаза были обращены прямо на них. Язык торчал изо рта, словно она их дразнила.
Фонарик Вальдарно покатился по каменному полу.
Долгое безмолвие нарушил голос — бесстрастный, глубокий, настоятельный.
Брат Доминик молился вслух по усопшей.
2
Наверху состоялось совещание. Церковь закрыли и железную решетчатую дверь в подземелье заперли в ожидании прибытия Squadra Omicidi[40]. «До чего странно, — подумал Аллейн, — слышать, как знакомые распоряжения отдает кто-то другой на чужом языке».
Вальдарно был деловит и немногословен. Вызвали перевозку и врача — насколько мог понять Аллейн, этот врач был эквивалентом патолога из английского министерства внутренних дел. Наблюдение за всеми дорогами Рима было немедленно усилено. Помещение «Тони» предполагалось подвергнуть обыску, а персонал изучить. В квартире Мейлера размещалась засада. Всех, кто общался с Виолеттой, необходимо тщательно допросить.
Аллейн с одобрением выслушал все это и не добавил ни слова.
Наметив план действий, квестор обратил свой обманчиво томный взгляд на Аллейна.
— Вот! — сказал он. — Простите мою торопливость, друг мой. Так у нас заведено. Теперь мы — сотрудники, и вы укажете мне, что делать дальше.
— Отнюдь нет! — Аллейн произнес первую пришедшую ему в голову соответствующую итальянскую фразу. — Ничего подобного. Позвольте перейти на английский язык.
— Пожалуйста, — воскликнул квестор по-английски.