Весть разнеслась, что у Васильевых сразу два сына родились, черный и белый. Люди по-разному думали. Одни говорили: второе дитя светлое, как жители верхнего мира, значит, к добру. Другие о страшной примете шептались. Отец шамана вызвал. Жадным шаманским духам не понравилось бедное подношение, и они сказали, что белый ребенок проклят — заранее беды чуя, поседел в чреве матери. Решили родители окрестить мальчика в церкви. Русский поп долго рассматривал его и проворчал о плохом знамении. Много, мол, стало грехов на земле, вот и родился чудной ребенок… Отвернулись люди от нашей семьи, как от заразной.
Мать называла меня Харачан, а брата Хаарчан — Черныш и Снежок. Жили мы на окраине, почти в тайге. Рыбачили в безлюдных местах. Мальчишек опасались: те, что постарше, камнями в нас кидали, дразнили обидно… А детство наше все равно хорошее было.
Когда мы с братом прожили примерно четырнадцать зим, отец занемог. Мать поила его отварами, хотела шамана позвать, но к утру отец помер. Тогда недуг вселился в тело матери, сузил изнутри ее шею и заставил дышать часто и трудно. Мать позвала нас, покуда могла говорить: «Птенчики мои, Черныш и Снежок! Одни остаетесь. Завтра болезнь отберет мой последний вздох. Не подходите ко мне! Возьмите корову с телкой и ступайте к дяде. Нехороший он человек, но единственный ваш родственник, некуда вам больше идти. А чтобы никто не заразился больше, огнем из камелька подожгите дом… Помогайте друг другу, будьте неразлучны, как небо и земля. Прощайте, сиротки мои, Харачан, Хаарчан».
Ушла мать вслед за отцом, и мы все сделали, как она велела. Дядя поселил нас в коровнике, боясь заразы. После недели принял. Мы были нежеланные приживалы, ютились в холодном углу, выполняли черную работу по дому и во дворе.
Снежок оказался работником никудышным. Примемся навоз убирать, он лопатой поскребет, уставится на игру солнца в жиже и все смотрит, смотрит. Или на сенокосе — грабли бросит, начинает цветы разглядывать. Люди его сторонились, а бессловесные твари любили. Бабочки слетались к ладоням, белки с деревьев спускались к нему. Я с косой маюсь, исхожу седьмым потом — брата нет нигде. Кричу — не откликается. Ищу и вижу: стоит мой Снежок на поляне, руки в стороны, а на них птицы сидят и поют. Он не шелохнется, чтоб не спугнуть. Говорит потом: «Брат, ты видел? Птицы на небо меня брали. Там, где самые высокие облака, мама мне улыбалась». Ну как сердиться на такого?..
Скоро дядя понял, что одного из нас даром кормит. Едва Снежок на глаза ему попадется, кричит: «Нахлебник чертов, белое отродье!» А пуще дяди начал досаждать его помощник-слуга Баска, скорый на расправу Был он черный, как головешка, зла и силищи неимоверной. Даст затрещину — мешком на землю валишься. Шибко стал донимать Снежка, белизне его кожи завидуя. Брат никогда не жаловался. Так три зимы прошло…