Если бы люди не отталкивали, лучше Снежка во всем срединном мире не нашлось бы человека. Такой он чистый и светлый. А люди… Они хуже ворон! Даже эти крикливые птицы не гонят своего собрата, не бьют за то, что другое у него оперенье…
Вместе, подумал я, уйдем в город. Тут как раз Снежок навстречу и говорит: «Харачан, не приношу я никакой пользы. Неприятно людям на меня смотреть. Зачем глаза им мозолить буду? Решил поселиться в тайге». — «Что ты, — говорю, — не можно жить одному!» В мыслях у меня не возникло сказать — и я с тобой… А он невесело так усмехнулся: «Не один я в тайге, всяких зверей много».
…Ночью сгорел дядин дом. К счастью, не весь, и не пострадал никто. Кроме Баски. Его обугленный труп потом в самом пепелище нашли. Подозревали, конечно, Снежка. Не нашли. Дядя хотел в тюрьму меня упечь, но сход рассудил, что я за брата не ответчик. Да и молва до наслежного головы, видать, дошла о загубленной ни за что девушке. Отступился дядя, но пригрозил — если еще раз увидит, живым мне не бывать.
Подался я в другой улус, южнее нашего, где, слыхал, заработки больше. Ночевал по покосам в стогах, пробавлялся ягодами, кореньями. А осень уже, холодно. Отощал так, что, казалось, ребра друг о друга стучали. Просыпаюсь раз — рядом брат сидит. Утку принес. Развели мы костер. Я спрашивал, точно ли он поджег дядин дом и с силачом Баской как умудрился расправиться? Смолчал Снежок. О Дарии тоже молчали — свежа рана… День прошагали без слов. К вечеру подсказал мне Снежок ближайший путь до улуса и опять пропал. Добрался я до этих мест. И здесь, оказалось, беднота, но все же посчастливилось — взяли в табунщики.
Со Снежком мы виделись редко. Встречались в полуразрушенной юрте, про которую люди дурное болтали. Он в ней и жил первое время. У меня все поджилки тряслись, когда ветер в пустом камельке завывал, жуткие шорохи слышались. Брату — хоть бы что. Ничего не боялся. Пришел я как-то, а на пороге с ним — зверь… Чуть я не помер от страха: стоят в проеме белый призрак в лохмотьях и старый седой волк, глаза у обоих горят… Не зря народ эту юрту стороной обходил.
Что ел Снежок, чем жил — о том не рассказывал. Немного погодя вовсе разговаривать перестал. Если нуждался в чем-то, знаками, бывало, покажет, и то нечасто. Но вид у него был здоровый.
Пока я работал, пока изводился в мыслях о брате и двойную жизнь вел, вокруг много нового произошло. Случалось от белобандитов, потом от красных табун защищать. Раненый лежал, голодал без работы, побирался по людям, в колхоз вступил… Но после того, как потерял я Снежка, внешний мир глубоко опротивел мне.