Я с трудом сдерживала слезы, пытаясь нечленораздельно протестовать, издалека, из немыслимой дали — с дивана. Я острее, чем обычно, потому что он намеренно навязал мне эту дистанцию, чтобы я внимательно его выслушала, ощутила, какая образуется пустота, когда мы не касаемся друг друга.
Рафаэль поднялся. Он принялся шагать от кухонного проема к входной двери, казалось, он измеряет шагами свободное пространство своей квартиры. Каждый раз, достигая конечной точки маршрута, перед тем как повернуть, он делал странное движение рукой, как будто пытался проверить плотность воздуха перед стенами. Я предпочитала видеть это возбуждение, лишь бы не холодная отстраненность, предшествовавшая ему; восхищение, что я испытывала перед его собранностью, осторожностью и продуманностью, почему-то наводила Рафаэля на мысль о сострадании, что может меня охватить. Его голос стал более звонким, более чистым:
— Сара, ты ведь отдаешь себе отчет в том, что с нами происходит. Да действительно наша с тобой встреча сделала меня счастливым… Я надеялся, что тебя тоже… Я тебе уже говорил, что всегда полагал, что слепому очень сложно связать свою жизнь с кем-нибудь, в смысле с кем-нибудь зрячим. Ты прекрасно знаешь, как нас ранит жалость. Ты же разрешила мне любить тебя так, как будто я полноценная личность, и я начал верить в это. Я так сильно в это поверил, что позволил себе сегодня утром заговорить… заговорить о… ну ты сама прекрасно знаешь, о чем. Я тебя уверяю, что это случилось потому, что ты сама подкинула мне эту идею о женитьбе. Не протестуй. Я все понял. Это твой начальник, это не ты. Я думаю об этом с самого утра.
Речь Рафаэля убыстряется, фразы становятся более отрывистыми. Теперь он преодолевает пространство комнаты всего за три шага.
— Это так глупо! Говорить о женитьбе, это равносильно разговорам о моем выздоровлении. Выздоровлении, ты понимаешь! Очень долго, пока я был подростком, очень долго я верил в то, что однажды эта гадость пройдет… Ведь я слепой не от рождения, пойми, я думал, что это спровоцировано ударом, ранением. Я уверял себя, что в этом случае другой удар или потрясения смогут все излечить. Утром, когда я просыпался, я долго не открывал глаза, я надеялся на чудо… Ночью, как бы это объяснить, я спал не как слепой, я видел сны, сны зрячих людей… Женитьба — это тоже чудо. Возможность стать нормальным…
Он вошел в кухню и, казалось, с головой погрузился в приготовление ужина. При этом говорил, говорил все громче и громче, чтобы я могла его слышать. Я слышала и не слышала его. Я размышляла о свадьбе и тут же представляла себе насмешливые улыбки моих коллег по университету, лица Джульетты и Пьера, моих родителей, которых я так давно не видела, не потому что мы поссорились, а потому что отдалились друг от друга, просто из-за отсутствия тепла.