— До свидания, Манольос, — сказал он. — И пусть все будет так, как мы говорили!
Но гнев его еще не совсем прошел, и он еще раз повернулся к своему другу.
— Торговец обязан, Манольос, воровать; святой — обязан не воровать! Вот так оно и есть! Не нужно путать… Счастливого венчания, Манольос, веселой свадьбы! Пошли, Юсуфчик!
Манольос остался один. Солнце поднялось высоко. Люди, волы, собаки, ослы втянулись в привычную работу. Старик Ладас надел очки и принялся, усмехаясь, медленно и внимательно составлять долговой вексель на три золотые монеты. Что касается попа, то пока он, гневаясь, шел к старику Патриархеасу, ему пришлось изменить путь и отправиться причащать одного умирающего. Фуртунас, валяясь на матраце, рычал и ругал старуху Мандаленью, которая прикладывала ему холодные компрессы и перевязывала его разбитую голову.
А Леньо сидела за ткацким станком, ткала полотно и тихо пела. Сердце ее дрожало от радости, перекатывалось в груди, сладко замирало…
Леньо слышала крик наверху, в комнате хозяина. Хозяин бранился, сын возражал, оба ходили взад и вперед, будто дрались, — под ними гнулся пол; но Леньо, склонившись над своим станком, не обращала внимания на эту ссору и нисколько не боялась, слушая грубую брань хозяина… Ведь она уходила из-под его власти; нить, которая связывала ее с домом, вот-вот разорвется, и Леньо вместе с ее Манольосом отправятся на гору к своим овцам. Ей надоел старик Патриархеас, — пусть он даже любил ее, как свою дочь, пусть даже он ей нашел жениха, пусть даже богатое приданое выделил ей, — стал он ей противен, и видеть его она не хотела.
А ссора наверху разгоралась, сердитый голос старика становился все громче, и Леньо начала прислушиваться.
— Пока я жив, — вопил старик, — я в доме распоряжаюсь, а не ты! Вот так!
Старик, видимо, задыхался, слова у него путались, Леньо сначала не все могла разобрать. Но затем ясно услышала:
— И я не хочу, чтоб ты водил дружбу с Манольосом; он, не забывай этого, слуга, а ты архонт, — помни о своем месте!
— Старая дрянь, — пробормотала Леньо, — сумасшедший, он даже своих седин не уважает, — таскает сюда эту паршивую Катерину и пускает слюни! А считает ниже своего достоинства водиться с Манольосом, как бы тот не заразил его любимчика… Ах, уйти бы скорее, чтоб не видеть тебя больше, чтоб не слышать тебя, старая дрянь!
Встала из-за станка, в полуподвале стало ей душно, вышла во двор подышать свежим воздухом.
— Старая дрянь, — пробормотала она снова, — чтоб ты сдох!
Прошла на середину двора зачерпнуть воды, окунуть в нее голову и освежиться. Леньо была привлекательной девушкой, в ней было даже что-то вызывающее: смуглая, невысокая, полная, с пухлыми губами и лукавыми глазками; от старика архонта она унаследовала его орлиный нос. Бывало, в полдень стоит Леньо у ворот, и когда какой-нибудь мужчина проходит мимо, она вытягивает шею и смотрит на него алчно, с любопытством и сочувствием. В эти минуты Леньо напоминала голодного хищного зверя, который уже приготовился к прыжку, но вдруг пожалел бедную жертву, появившуюся перед ним, дает ей уйти и с нетерпением ожидает следующую… И такая охота, дикая, молчаливая, беспощадная, а вместе с тем полная жалости, происходила каждый полдень у порога, и Леньо возвращалась домой совершенно обессиленная.