Манольос чувствовал ее дыхание на своей шее, резкий запах, идущий от ее потного тела, ее полную, упругую грудь, касавшуюся его руки, и кровь в нем закипела, словно хотела разорвать вены.
— Я схожу, приведу старуху Мандаленью, не могу видеть тебя таким высохшим, не уходи! — решительно сказала Леньо.
Она побежала к себе, надела праздничное платье, туго повязала платком волосы, положила в корзиночку несколько красных яичек, немного кофе, сахара и бутылку вина, чтобы отдать старухе Мандаленье за ее труд. Оглянувшись, она увидела Манольоса, который уже поднялся по лестнице и стоял у дверей хозяина в нерешительности.
— Не уходи! Не уходи! — закричала она ему. — Я сейчас!
Крики затихли, Михелис, наверно, ушел. Манольос слышал за дверью только тяжелые шаги старика, который возбужденно шагал взад и вперед, продолжая ворчать.
Манольос толкнул дверь и вошел. Как только старик староста увидел пастуха, он сразу же набросился на него.
— Это ты виноват! — заревел он и поднял руку, чтобы ударить его. — Ты сводишь с ума моего сына, ты уговорил его раздать мое имущество, кровь моего сердца, этим пришельцам!
Вены на его висках, на шее, на руках посинели; задыхаясь, он расстегнул рубашку, грудь его тяжело вздымалась; ему казалось, что она вот-вот разорвется. Рухнул на диванчик в углу, обхватил голову руками, застонал и закашлялся.
Манольос прислонился к стене, посмотрел на стонавшего старика архонта, и душа его преисполнилась печали. «Сердце человека, — думал он, — зверь, дикий зверь… Христос мой, даже ты не смог его приручить…»
Старик снова вскочил, словно к нему вернулись силы, и схватил Манольоса за воротник.
— Это ты виноват! — опять заорал он, забрызгав слюной щеки и шею Манольоса. — Ты виноват! Я тебя притащил с горы, чтобы женить на Леньо, которую люблю, как родную дочь. Все праздники ты проводил у меня, хоть ты и мой слуга. В день пасхи я посадил тебя за стол вместе с собой! А ты обманул моего сына, вы тайком забрались в мои амбары, когда я спал, и ограбили меня! Вор! И это еще не все! Скажи пожалуйста, в первый раз сегодня Михелис заговорил! «Я уже мужчина, буду делать то, что хочу!» Слышишь, каков негодяй! Голову поднял: будет так, говорит, как он хочет! А когда я ему сказал: «Неужели ты не боишься своего отца?» — так он, бессовестный, не постыдился мне ответить: «Боюсь я бога, больше никого!» Ты слышишь, никого больше! Это твоя грязная работа, Манольос, чтоб ноги твои переломались, когда будешь спускаться с горы на праздник! Что молчишь? Что глаза вылупил и смотришь на меня? Ну, говори же, а то терпение мое лопнет!