Несчастный звездочет — не худший вариант двойника. А то — подходит ко мне на улице человек, берет за руку, трясет ее, трясет, а потом говорит:
— Леонтьев! Молодец!
Чур меня…
Но этот хоть обознался. А другой (который не обознался) схватил за рукав и сообщил:
— Виктор! Вы — совесть России. Совесть России!
Подумал и уточнил:
— Вы — и Хинштейн.
Человек у ленты выдачи багажа был пьян и интеллигентен, отчего излагал свои мысли вполне складно и даже литературно, но вслух и очень громко.
— Вот стоит мужик, похожий на Шендеровича, — сообщал он на все «Домодедово». И заглядывал мне в лицо. — Не, ну одно лицо… Делает же природа!
Затем он сказал поразительное.
— Сколько бабок можно сделать на таком сходстве!
И я понял, что у меня все впереди.
Тема сходства не покинула человека у ленты выдачи багажа, и он договорился до репризы.
— Вот едет сумка, похожая на мою. А свою я уже взял. Как быть?
«Сколько бабок можно сделать на таком сходстве» (см. выше) — я уже примерно знаю.
С таксой прояснилось при следующих обстоятельствах.
В самолете Москва — Ташкент со мной захотел пообщаться молодой подвыпивший узбек. В ответ на первый отказ он просто сел в проходе, взял меня за руку и начал общаться явочным порядком.
Бог послал мне в тот день немножко терпения — и я попытался объяснить молодому среднему азиату, что хочу побыть в одиночестве. Он понял это как начало торговли и предложил восемьсот долларов.
Не иначе наркокурьер, потому что восемьсот долларов в тех краях, куда мы летели, — это годовой заработок средней семьи. В тот день я понял, чем буду зарабатывать на хлеб, уйдя с телевидения.
Моим концертным администратором в девяностые годы был Юлий Захарович Малакянц. Стал он им при следующих обстоятельствах. На какой-то вечеринке я встретил Константина Райкина, обожаемого учителя моей юности. Рядом стоял Малакянц (он тогда работал в «Сатириконе»). Райкин представил нас друг другу.
— А кто ваш администратор? — спросил Малакянц.
— У меня нет администратора, — сказал я.
— У вас есть администратор, — сказал Малакянц.
За время нашей совместной работы я успел проникнуться к себе огромным уважением.
— Нет, — говорил в трубку Юлий Захарович, — Виктор Анатольевич не может ездить на «шкоде»! Минимум «фольксваген»… Нет, Виктор Анатольевич не будет жить в этой гостинице. Минимум полулюкс.
Два года напролет, слушая эти речи, я озирался, ища глазами надменного Виктора Анатольевича, который не может ездить на «шкоде» и жить в обычном номере. Гордый, должно быть, человек этот Виктор Анатольевич!