В отблесках колеблющегося пламени на лице Закира еще резче обозначились обтянутые загорелой, обветренной кожей скулы, впадины на висках и на лбу, ввалившиеся щеки.
— Эх, соли нет!..
Снедаемый нетерпением, обжигая дрожащие пальцы, Клим налил в алюминиевую тарелку супу и, поддев вилкой, извлек из котелка большую кость с куском дымящегося мяса.
— Ну и баран, целый бык!
— Кушай, пожалуйста! — повторил Закир, взял отпотевший автомат товарища, начал обтирать его тряпочкой.
— Вы… вы… — Догадавшись вдруг, Клим бросил мясо обратно в котелок. — Вы достали из ущелья Зорьку? Это же конина!
— Совсем ребенок стал, — спокойно сказал Закир. — Ай, какой ребенок! Зачем кричишь? — Он достал из вещевого мешка спичечную коробочку, открыл ее. — Бери, пожалуйста! — и высыпал на ладонь притихшего Клима щепотку соли.
— У тебя осталась соль?
— Зачем торопиться? Много соли ешь — кровь жидкая станет, совсем как вода. Кушай, пожалуйста! Конина бик якши, хорошо!
И в самом деле, к чему терзаться, что они съедят то, что осталось от Зорьки? Ведь они не убивали ее, она сама разбилась. И как это Федор и Закир умудрились достать ее со дна пропасти?
Пересилив себя, Клим отхлебнул жиденького горячего бульона. Давным-давно не пробовал ничего более вкусного! Он с жадностью опорожнил тарелку, почти не жуя, давясь, проглотил порядочный кусок жилистого, жесткого мяса — немолода уже была работяга Зорька, — с наслаждением обсосал кость. Вовек не испытывал он чувства такой блаженной сытости…
Клим разулся, растянулся на лежанке. Хорошо! Не такая уж плохая штука жизнь! Эх, написать бы когда-нибудь картину «Заслон у Большой зарубки»! Пограничника, стоящего в яркий солнечный день над суровыми, сверкающими горами на «Пятачке-ветродуе». У пограничника вдохновенное, гордое и смелое лицо…
— Автомат почисть, — вернул Клима с небес на землю голос Закира. — Сержант придет, проверять будет, ругать будет.
Пришлось встать, почистить автомат, а заодно уж и пряжку ремня, и пуговицы на гимнастерке, и звездочку на шапке. Потапов все проверит, везде углядит. Долго ли еще они будут жить здесь, в снежном плену? Впереди еще половина января, февраль, март, половина, а может быть, и весь апрель! Закир говорит, что раньше весны новый мост едва ли построят. Наверно, на заставе давно решили, что они погибли. Возможно, так и написали маме, а если и не написали, то что она думает, бедная, не получая от него писем?
Невеселые мысли теснились в голове. Что это за жизнь, если ты, человек, сознательное существо, царь природы, каждый час, каждую минуту только одного и хочешь: есть, есть, есть! А ведь кто-то где-то смеется сейчас; кто-то где-то читает стихи, слушает оперу; кто-то где-то целует любимую… На заставе, наверно, сейчас смотрят какую-нибудь кинокартину…