После этого я опять стал ждать от Луши бархатную курточку. И опять от нее не было никаких известий.
В ту зиму, сразу после масленицы, отец отправился с обозом комского купца Паршукова в город и обещал мне непременно разыскать там в женском монастыре Лушу и взять у нее мою бархатную курточку.
Я был уверен, что Луша давно уже сшила ее, только не может мне ее почему-то прислать. А потом, я еще попросил отца купить в городе несколько листов александрийской бумаги. В одной книжке я вычитал, что настоящие художники рисуют свои картины на какой-то александрийской бумаге, и решил попробовать рисовать на ней.
И вот отец ушел обозом в Красноярск. Обозом туда идти от нас ровно пять дней, да дня два сдавать куда-то паршуковское мясо, да обратно порожняком четыре дня. За время долгого ожидания отца я окончательно уверился в том, что он непременно привезет мне от Луши бархатную курточку.
Чем ближе подходил день его возвращения из города, тем острее и нагляднее я представлял себе момент, когда я надену эту курточку и предстану в ней перед изумленными родными и как ахнут все наши соседи, увидя меня таким нарядным и красивым.
Дальше этого мои мечты не шли. Мне даже в голову не приходило, что я могу пойти в этой курточке в школу, что там встретят меня наши ребята, а потом увидит сам Павел Константинович.
По нашим расчетам, отец должен был приехать домой на одиннадцатый день, а он приехал только на пятнадцатый, когда мы окончательно решили, что с ним приключилась в дороге какая-то беда.
Поздно ночью я сквозь сон услышал, как мама будила Конона вставать скорее и идти помочь отцу выпрячь коней. Тут я сразу же проснулся, слез с полатей и быстро оделся. Чуня тоже проснулась и стала хлопотать с самоваром.
Через некоторое время отец пришел в избу с двумя свернутыми мешками и каким-то узелком. При виде узелка сердце мое екнуло, так как я сразу решил, что в нем должна быть моя бархатная курточка.
Не отходя от дверей, отец сунул мешки под кровать, а узелок осторожно положил на брус около полатей. Потом на минуту вышел в сени и принес еще какую-то длинную бумажную трубку.
Потом он разделся и стал обирать у железной печки сосульки с бороды. А я все смотрел на его узелок и терпеливо ждал, когда отец наконец развяжет его и вручит мне бархатную курточку.
Но отец почему-то не торопился развязывать заветный узелок. Сначала он вытащил из-под кровати один мешок, вынул из него небольшой бумажный сверток, передал его маме и попросил спрятать подальше в подполье, потому что это очень ядовитая мыловаренная сода. Нынче на ярмарке в Новоселовой купить ее не удалось, а варить мыло на осиновой золе — дело неподходящее. Не то мыло получается.