По груди, внутри, с ощутимым легким треском, разбегался морозец. Боль отступала, отходя куда-то не очень далеко. Шайн довольно кивнул головой:
– Так лучше. Мне нужно поговорить с тобой, московит.
Везунчик не ответил, прислушиваясь к себе самому. Словам этого воина приходилось верить, так подсказывал собственный опыт маркитанта. Ему, солдату, следопыту и охотнику павшей Савеловской крепости, видеть такие раны доводилось. Сам себе он мог бы дать часа три, пять от силы.
– Спасибо. – Говорилось легко, острой боли при вдохе не чувствовалось. – Так кто ты? И для чего тебе нужен я?
Шайн покосился в сторону проема. За ним, в темноте гигантских руин, хороводила страшная ночная жизнь.
– Меня зовут Хан, я кешайн, бывший телохранитель бывшего нойона Московии. Мой господин, мой друг, погиб сегодня утром. От моей руки, но это лучше ожидавшей его смерти. Ни позор, ни боль не коснулись его, он ушел к своим предкам, живущим в Вечной синеве, свободным человеком, батыром, погибшим в битве. Ты меня слушаешь, московит?
Илья слушал. И не только из-за отсутствия выбора. Ему оставалось жить не так уж и много. А этот странный человек, так и не снявший шлем с маской, спас его от долгого и мучительного страдания.
– Мой друг, господин Ли Да-Дао, достойно прошел свой путь. Он подарил мне жизнь, и только я сам превратил этот дар в Долг Жизни, священный для каждого истинного сына Народа. Смотри сюда, человек, считающийся купцом, чей истинный товар – жизнь других людей, а барыш всегда окрашен кровью.
Хан отстегнул ремень под подбородком, снял шлем, проведя ладонью по лысому затылку, покрытому, как и шея, открывшаяся взгляду, небольшими кожаными бляшками. Света от костерка хватило Илье, чтобы хорошо рассмотреть это уродство. Как и шрам, страшный, небывалый. Илья давно взял в руки настоящую боевую сталь, и оценить увечье смог. Как выжил странный воин после такого, как?!
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Я говорю с тобой, потому что ты сейчас одной ногой стоишь в вечном холоде, или что там у вас, московитов, вместо него? – Хан снова надел шлем. – Я рассказываю все это не просто умирающему человеку, живущему в развалинах. Сейчас все сказанное слышит твоими ушами Смерть. Мне, давшему обет молчания после Твари за Красным туманом, нельзя говорить. И я молчал так долго, как смог. За каждое оброненное слово приходило наказание. Возможно, что я понял это слишком поздно. Возможно, что сказав ненужное человеку из кирпичной крепости, я навлек беду на голову своего господина. Но это уже не важно. Сейчас меня слышишь лишь ты и Смерть, готовящаяся забрать нас обоих. Потому что мне также суждено скоро погибнуть.