Курман — к князю, в надежде получить награду; дружинники — на потаенные тропы, чтобы перехватить связного абреков. Ахмет же, на счастье, успел спрятать припасы в надежном месте, о котором знали те, кому надо, и налегке возвращался через аул Цхйлон. Здесь жил старый товарищ Гиглы Вахтанг Мурадели. У него всегда вдосталь и сыра, и мяса. Был у Гиглы с Вахтангом уговор: схватят ненароком Ахмета, пусть тот смело говорит, что вьюки Вахтангу предназначаются.
Бросились дружинники к Ахмету:
— Куда мясо дел?
А он им:
— Куда надо, туда и дел. Чего пристаете к честному человеку?
— Не крути, отвечай! Иначе с самим князем иметь дело будешь!
— А чего мне крутить? В Цхилон отвез, Вахтангу Мурадели. Гигла Окропиридзе послал.
Дружинники знали, что Окропиридзе — зажиточный человек. Князь с добрыми хозяевами предпочитает не ссориться. Значит, благоразумнее отпустить Ахмета с миром.
Вернулся Ахмет домой.
— Жена, никого не приметила возле сакли, когда я был?
— Никого не видала. Брат твой крутился — и все.
«Ясно, чьих рук дело», — понял Ахмет.
После мерзкого дележа они с год не разговаривали, с год друг другу руки не подавали. Но на празднике Тбаууацилла, когда даже кровники не пускают в ход оружие, когда сам бог велел забывать обиды, Ахмет шагнул навстречу брату:
— Зайди, Курман, вечерком. Поговорить надо.
— О чем нам с тобой говорить?
— Найдется о чем. Зайди.
Ничего не ответил Курман. Но любопытство взяло верх: зачем зовет, что хочет сказать?
Ахмет велел жене накрыть фынг[11] и заняться детьми: лучше, чтобы никто не слышал, о чем он будет говорить с братом.
— Помирились бы вы…
— Иди, иди, жена.
Пятнистая лайка Ахмета встретила Курмана лаем. Рыча, натягивая цепь, она проводила его до низких дверей сакли и успокоилась лишь тогда, когда хозяин прикрикнул.
— Проходи, брат. Садись. — Ахмет кивнул на накрытый фынг.
Курман сел, не снимая надвинутой на лоб папахи. Брат с немой укоризной взглянул на него — у родни-то, мол, мог бы и снять папаху, — но промолчал и наполнил два рога. Прибавил раздумчиво:
— Издревле осетины пили из одного рога. Но если и родные братья стали чужими, вряд ли обойдешься одним рогом, а? Или все-таки обойдемся?
Курман молчал, насупившись.
— Держи! — Ахмет протянул рог.
— Упрекать позвал?
— Нет, Курман, нет. Пей спокойно, без всяких задних мыслей пей. Я позвал тебя, чтобы открыть глаза на то, что происходит в мире.
— Или я слепой?
— Да, ты слепой.
— А ты, выходит, зрячий?
— И я слепой. Едва-едва прозревать начинаю. Но дело не во мне, дело в тебе. Началась кровавая борьба. Народ поднимается против богачей. Я пойду с народом. Смерть найду — пусть. Совесть моя чиста будет. А ты с кем? Надеешься около богатеев в люди выбиться?