Одет к празднику, подумал Юн.
Он втянул в легкие запах мочи и свободы, глядя на скорченную фигуру в кабинке. Неуклюжий, страшно перепуганный парень, дрожащий в ожидании смерти. В других обстоятельствах он бы спросил себя, что мог натворить этот человек с тусклыми голубыми глазами. Но на этот раз он знал. И впервые с тех пор, как за рождественским обедом ликвидировал отца Джорджи, он испытает удовлетворение. И ему больше не страшно.
Не опуская револьвер, он взглянул на часы. До отлета тридцать пять минут. Он видел камеру слежения в коридоре. Значит, и на парковке тоже есть камеры. Дело надо делать здесь. Вытащить его из этой кабинки, затолкать в другую, застрелить, запереть кабинку изнутри, перелезть через стенку и уйти. Юна Карлсена не найдут, пока аэропорт не закроется на ночь.
— Get out!>[58] — скомандовал он.
Юн Карлсен сидел словно в трансе и не пошевелился. Он взвел курок, прицелился. Юн Карлсен медленно вышел из кабинки. Остановился. Открыл рот.
— Полиция. Опусти оружие.
Харри, сжимая обеими руками револьвер, целился в спину человека в красном шелковом шарфике; дверь за спиной закрылась с металлическим щелчком.
Человек не опустил револьвер, по-прежнему метил в голову Юна Карлсена, сказал по-английски, со знакомым выговором:
— Hello, Harry. У вас удобная визирная линия?
— Превосходная, — ответил Харри. — Прямо тебе в затылок. Опусти оружие, я сказал.
— А откуда мне знать, что вы вооружены, Харри? Револьвер-то ваш у меня.
— У меня тот, что принадлежал коллеге. — Харри видел, как палец лег на спуск. — Джеку Халворсену. Которого ты зарезал на Гётеборггата.
Человек перед ним оцепенел.
— Джеку Халворсену, — повторил Станкич. — Почему вы решили, что это был я?
— Твоя ДНК в рвоте. Твоя кровь на его пальто. И свидетель, который стоит перед тобой.
Станкич медленно кивнул:
— Понимаю. Я убил вашего коллегу. Но если вы так думаете, то почему еще не пристрелили меня?
— Потому что мы разные, ты и я, — сказал Харри. — Я не убийца, а полицейский. Так что, если ты сейчас положишь револьвер, я заберу только половину твоей жизни. Ровно двадцать лет. Выбирай, Станкич. — Мышцы плеч у Харри уже начали болеть.
— Tell him!>[59]
Харри понял, что Станкич крикнул это Юну, только когда Юн как бы очнулся.
— Tell him!
Кадык у Юна ходил вверх-вниз, точно поплавок.
— Юн? — сказал Харри.
— Я не могу…
— Он вас застрелит, Юн. Говорите.
— Не знаю, чего вам от меня надо…
— Послушайте, Юн. — Харри не сводил глаз со Станкича. — Ни одно слово, сказанное вами под дулом револьвера, нельзя использовать в суде против вас. Понимаете? Как раз сейчас вы ничего не теряете.