Клочья и пласты облаков вихрились вокруг, скользили мимо — казалось, Флёйен летит.
— И в один прекрасный день мне стало невмоготу. Я попытался уйти. Они предложили мне альтернативу. Весьма простую. Но за себя я не боюсь. Боюсь только, что они навредят моей семье.
— Поэтому ты уехал от них?
Бьярне Мёллер кивнул.
— И эти часы подарил мне, чтобы положить этому конец? — Харри вздохнул.
— Я не мог выбрать никого другого, Харри, только тебя.
Харри кивнул. В горле стоял комок. Он думал о том, что Мёллер сказал прошлый раз, когда они стояли здесь, на вершине горы. Как странно сознавать, что всего в шести минутах от центра второго по величине норвежского города человек может заблудиться и погибнуть. И точно так же можно находиться, так сказать, в средоточии правопорядка и вдруг сбиться с пути и стать тем, против кого борешься. А еще он думал о большой вычислительной задаче у себя в голове, о множестве больших и малых промежуточных решений, которые привели к тем последним минутам в ословском аэропорту.
— А вдруг я не так уж отличаюсь от тебя, шеф? Что, если я скажу, что мог бы оказаться на твоем месте?
Мёллер пожал плечами.
— Случайности и нюансы — вот что отличает героя от преступника, так было всегда. Порядочность — добродетель ленивого и лишенного фантазии. Без нарушителей закона, без непокорности мы бы по сей день жили в Средневековье. Я проиграл, Харри, просто проиграл. Я во что-то верил, но ослеп, а когда прозрел, был уже насквозь коррумпирован. Так происходит постоянно, на каждом шагу.
Съежившись от ветра, Харри подыскивал слова. А когда наконец заговорил, голос звучал чуждо, устало:
— Извини, шеф. Не могу я повязать тебя.
— Ладно, Харри, об остальном я позабочусь сам. — Мёллер говорил спокойно, чуть ли не утешал. — Я просто хотел, чтобы ты всё увидел. И понял. И возможно, извлек урок. Вот и всё.
Харри всматривался в непроглядный туман, тщетно стараясь выполнить просьбу своего начальника и друга — увидеть всё. Аж слезы брызнули от напряжения. А когда обернулся, Бьярне Мёллера рядом не было. И он крикнул в туман его имя, хоть и знал, что Мёллер прав: вот и всё. Но ему казалось, все же стоит позвать его по имени.