Дошла очередь до тома с планами садов.
— Он нам очень пригодится, — сказала она и, встав со стула, поднесла книгу к окну, чтобы лучше рассмотреть ее.
Я наугад раскрыл следующую книгу. Из нее выпал клочок бумаги, исписанный почерком Эмброза. Он был похож на отрывок письма.
«Разумеется, это болезнь (я часто о ней слышал), нечто вроде клептомании или какой-то другой недуг, который она, несомненно, унаследовала от своего мота-отца Александра Корина. Не могу сказать, как давно она им страдает, возможно с рождения, но именно им объясняется многое из того, что меня до сих пор беспокоит во всем этом деле. Но я знаю, твердо знаю, дорогой мальчик, что не могу и дальше позволять ей распоряжаться моим кошельком, иначе я буду разорен и пострадает имение. Тебе непременно надо предупредить Кендалла, что если по какой-либо случайности…»
Вот и все. На клочке не было даты. Почерк самый обыкновенный.
Но здесь кузина Рейчел вернулась от окна, и я сжал бумажку в руке.
— Что там у вас? — спросила она.
— Ничего, — ответил я.
Я бросил листок в огонь. Она видела, как он горит. Видела почерк, свернувшуюся от жара бумагу, вспышку пламени.
— Это рука Эмброза, — сказала она. — Что там? Письмо?
— Так, какие-то заметки на клочке бумаги, — ответил я, чувствуя, что лицо мое пылает.
Я протянул руку за следующим томом. Она поступила так же. Мы продолжали разбирать книги бок о бок, но теперь нас разделяло молчание.
Разбирать книги мы закончили к полудню. Сиком прислал к нам Джона и молодого Артура узнать, не надо ли снести что-нибудь вниз до того, как они пойдут обедать.
— Оставьте одежду на кровати, Джон, — сказал я, — и чем-нибудь накройте. Скоро мне понадобится помощь Сикома, чтобы упаковать ее. А эту стопку книг снесите в библиотеку.
— А эти, пожалуйста, в будуар, — попросила кузина Рейчел.
Она заговорила впервые с тех пор, как я сжег клочок бумаги.
— Филипп, вы не будете возражать, если я оставлю книги о садах в своей комнате?
— Разумеется, нет, — ответил я. — Вы же знаете, что все книги ваши.
— Нет, — возразила она, — нет. Эмброз хотел бы видеть их в библиотеке.
Она встала, оправила платье, отдала тряпку Джону.
— Внизу подан холодный ленч, мадам, — сказал он.
— Благодарю вас, Джон, я не голодна.
Когда Джон и Артур вышли, унося книги, я в нерешительности остановился у открытой двери.
— Вы не спуститесь в библиотеку помочь мне расставить книги? — спросил я.
— Пожалуй, нет.
Она помедлила, словно желая что-то добавить, но, так ничего и не сказав, пошла по коридору к своей комнате.
Я одиноко сидел за ленчем, пристально глядя в окно столовой на проливной дождь. Не стоило и пытаться выходить из дома. Лучше с помощью Сикома разобраться с одеждой. Он будет польщен, что к нему обращаются за советом. Что пойдет в Брентон, что в Тренант, что в Ист-Лодж. Все надо тщательно разобрать, чтобы никого не обидеть. На это уйдет целый день. Я попробовал сосредоточиться на предстоящем деле, но мои мысли, как зубная боль, которая внезапно вспыхивает и снова утихает, навязчиво возвращались к клочку старой бумаги. Каким образом он оказался между страницами книги, долго ли пролежал там, разорванный, забытый? Полгода, год или больше? Может быть, Эмброз делал наброски для письма ко мне, которое так и не попало по назначению, или существуют другие листки, фрагменты того же письма, которые по неведомой мне причине все еще лежат между страницами одной из его книг? Должно быть, он писал до болезни. Почерк твердый и четкий. Следовательно, прошлой зимой, возможно, прошлой осенью… Мне сделалось стыдно. Кто дал мне право копаться в чужом прошлом, допытываться до сути письма, которого я не получал? Это не мое дело. Я жалел, что случайно нашел его.